весёлый и злой
Название: Фалькон
Автор: оливер, мать его, вуд
Бета: Элайджа Бейли
Пейринг/Персонажи: Дональд Блейк и еще один старый персонаж с новым именем
Рейтинг: PG-13
Размер: 6,5 тысяч слов
Жанр: практически цивил!ау, броманс
Предупреждения: комиксо- и киноверсии нагло перемешаны; флафф детектед; странные навязчивые авторские метафоры.
Фалькон - литературный прием, введенный Боккаччо, обозначающий неожиданный поворот сюжета.
Саммари: про то, как один продуманный шаг может все испортить. Или исправить.
читать дальше1.
Они встретились на улице. Дональд сидел в больничном сквере и дышал свежим воздухом, раз-два, раз-два, после тяжелой операции всегда очень помогало. Даже курить не хотелось.
Мимо прошел высокий сутулый человек с гигантским серым псом, неспешно и важно. Собака преданно трусила рядом, больше похожая на волка-переростка. Дональд подумал, что с таким псом в городе, тем более – в больничном сквере, делать нечего, при условии, что он не заметил даже поводка или ошейника, не говоря уже о наморднике!
- Эй, подождите!
Мужчина обернулся; у него были воспаленные покрасневшие глаза, машинально отметил Дональд, такие бывают, если долго плакать, хронически недосыпать или подхватить какую-нибудь инфекцию. И еще у него слегка дергалась щека, и пальцы беспокойно теребили перчатки, сажатые в руках, как будто мужчина пытался унять дрожь.
- Ваш пес, он же дрессированный? – Дон улыбнулся приветливо. – А то я беспокоюсь за наших пациентов.
- О, - манерно протянул незнакомец. – Не волнуйтесь. Фенрир послушный мальчик, да? – Он потрепал собаку по шее, та умиленно махнула хвостом. Дональд решил, что препотешное зрелище ведь выходило: громадный пес ластился к хозяину, доверчиво заглядывая в глаза.
А потом они ушли. И доктор Дональд Блейк долго смотрел им вслед, задумавшись, потом встал и, хромая, вернулся в больницу. Утро только начиналось, день обещал быть долгим, одних плановых операций в графике стояло семь штук, а ведь кто знает, как оно сегодня будет в городе.
Работу свою Дональд любил, но не любил видеть страдания людей. По этой же причине он питал немотивированную неприязнь ко всем этим (и презрение в глазах обязательно, куда же без него) супергероям. Нет, конечно, с одной стороны, они спасают людей, но в результате этих спасений еще больше человек порой оказываются пострадавшими. Все эти выяснения отношений сильных мира сего, в буквальном смысле сильных, ужасно утомляли.
У Дональда уже почти месяц не было выходных. Он за этот неполный месяц поспал дай бог часов тридцать-сорок – это за месяц-то! А ведь с их работой недосып противопоказан, потому что – ну вдруг руки начнут дрожать в самый неподходящий момент? А учитывая хромоту Блейка, проблема становилась особенно острой.
Вкус кофе, мерзкого дешевого кофе из автомата, напрочь отбил все чувства: наверное, этот кофе уже тек у Дона вместо крови.
Хотелось заснуть и проснуться в каком-нибудь другом мире. Желательно там, где будет мир и покой хотя бы в течение дня: без взрывов на химических заводах, отравленной канализации и рухнувшего моста. Век супергероев в США, чтоб им пусто было. Защитников светлого будущего.
Доктору Блейку все чаще начинало казаться, что он андроид, робот, который вроде и человек с виду, но на самом деле все-таки машина. Механическое: встал-умылся-покурил-пошел на работу-спасал кого-то-пришел домой-отрубился в неразобранной постели. Четкий и выверенный распорядок, который не нарушался неделями. Как будто запрограммировал кто.
Дональд сам над собой шутил, что с таким графиком некогда купить сигарет, и скоро он бросит курить, потому что смысл? Курить ведь тоже некогда. Потому что сердце таким количеством кофе в день уже давно посажено, надо еще для комплекта легкие, а потом завещать свое тело в анатомический музей альма-матер. Чтобы студентов пугать, правда, его в свое время ничто не пробрало, Дональд как начал курить в пятнадцать, так и продолжает в тридцать четыре.
День был длинным, скучно-повторяющимся, и от этого невероятно долгим. Дональду казалось, что время идет совсем не так, как показывают часы, что минута – это на самом деле как минимум полчаса, а то и все три. От противной монотонности, которая по своей неприятности напоминала глухую боль в зубах, разнылась больная нога, и каждый шаг вызывал у Дональда желание угнать у первого попавшегося инвалида кресло-каталку.
Но бесконечного не существует, а хорошее иногда все же случается, и перед уходом его поймала заведующая отделением и, виновато улыбаясь, велела не являться на работу дня три. Четыре, если получится, но…
- …но, Дональд, ты же понимаешь? – тараторила Сьюзен. – Мы все как лошади сейчас, не двужильные, пятижильные, наверное, но ты же понимаешь…
«Понимаешь» повторялось с пугающей частотой, и Дональд, согласно кивая, сбежал домой к неразобранной кровати, упал в нее с мыслью, что – все! Спать, сколько влезет!.. Чтобы проснуться с первой же трелью будильника, который он забыл отключить, осознать, что все, некуда больше спать. Организм подозрительно отказывался отдыхать ещё положенные часов хотя бы десять, и, промаявшись с полчаса, Дональд встал и пошел в душ.
После душа мир выглядел как-то иначе, и, широко распахнув шторы, Дональд понял, что именно было не так. Его крохотная квартира на мансарде была скрыта под пылью, мятыми рубашками, пустыми сигаретными пачками, бутылками и прочим мусором, и под ясным зимним солнцем это было особенно мерзко на вид.
К десяти утра он вынес с десяток мешков мусора, оттащил все грязное барахло в прачечную и с чувством выполненного долга отправился завтракать в кафе на углу своей улицы, которое очень любил за блинчики и небольшое количество посетителей. Хотя, наверное, больше за блинчики.
В общем, утро задалось. И народу было немного, и Наташа, дочь владельцев кафе, сияла за стойкой как маленькое пухлое солнышко, и столик любимый у окна был свободен. И блинчики тоже были особенно вкусными: в какой-то момент Дональд понял, что жизнь – отличная штука, черт возьми! Пожалуй, почти идеальная, за исключением, разве что, маленьких недоделок.
- Занятно, - раздался мягкий тихий голос сверху.
Дональд задрал голову и ухмыльнулся:
- А где же ваш пес?
- Фенрир дома, мы уже погуляли, - улыбнулся уже не совсем незнакомец. – Довольно приятная неожиданность, надо сказать. Позволите? – Блейк кивнул, и мужчина присел напротив.
В уютном, потрепанном, если можно было так сказать, кафе он выглядел немного странно. Неуместно, что ли. Дональд почувствовал себя неотесанным деревенщиной в своей старой куртке и застиранной рубашке. И колено это еще дурацкое негнущееся… Правда, это его ничуть не смутило, привык: приятели вечно проходились на эту тему. И медсестры. И заведующая отделением.
- Доктор Дональд Блейк, - церемонно представился он.
- Люк Лодур, - не переставая улыбаться, ответил теперь-уже-Люк.
- Итак, что привело тебя в это кафе?
- Я недавно переехал в этот район и просто исследую окрестности. Ну, а сегодня увидел в окне знакомое лицо и решил зайти, – Люк усмехнулся.
Он был усталым и каким-то посеревшим. Еще накануне Дональд заметил покрасневшие глаза и дрожавшие руки (но руки можно было списать на холод, вчера было как-то аномально стыло на улице, не зря же нога так расшалилась впервые за долгое время), а вблизи Люк казался еще и простуженным.
- Ты болеешь? – прямо в лоб с потрясающей тактичностью, о которой его друзья слагали легенды, спросил милый доктор Блейк. Доктор, с другой стороны, что с него взять.
- Есть немного, - вновь усмехнулся Люк. – Обычная сезонная простуда. Отвык от подобного климата.
- Для болеющего ты больно легко одет. Небось, писатель? – прищурился Дональд, методично собирая булочкой остатки варенья с тарелки.
- Что-то вроде. Почему ты так решил? – с искренним любопытством спросил Люк. Он сейчас был похож на ребенка в рождественскую ночь: глаза преданные и большие, нетерпеливые, и явное, искрящееся во все стороны желание получить подарок. Ну, или поощрение какое.
- У тебя есть собака, и ты с ней гуляешь, ты вроде как не работаешь… Ну и до кучи, ты выглядишь почти как бизнесмен, но всё равно немного не тянешь, и тогда остается писатель. Как в кино, знаешь, они все такие всегда в костюмах или свитерах, у них есть любимое домашнее животное, а в конце фильма еще и девушка.
- Девушки у меня нет, - немного расстроенно ответил Люк.
Вот так они и познакомились.
После завтрака Блейк гордо повел нового друга в парк. У него вообще все было очень просто по жизни: душа нараспашку, бери и черпай ложками благостность и продавай странам третьего мира. Он неспешно хромал, Люк подстраивался под его шаг, и вскоре безупречно зализанные волосы были растрепаны, на дорогом пальто подтаивали крошки снега от снежков, которыми Дональд то и дело кидался в Лодура, а в смурных глазах появился блеск.
- Мне надо домой, у меня Фенрир, - пробормотал в какой-то момент Люк, резко останавливаясь и словно к чему-то прислушиваясь.
- Еще увидимся. Заходи в гости, я живу в пятьдесят втором на четвертом этаже. - Блейк махнул рукой в сторону здания. – Ближайшие пару дней сижу дома, так что буду рад компании.
Зимой темнело рано, и Дональд еще долго стоял и смотрел вслед размытому силуэту в черном пальто. Он как-то кусками запомнил этот день: вот он просыпается, потом уборка, потом «Люк Лодур», а вот они уже гуляют по парку и говорят обо всем на свете. А затем Люк ушел гулять с псом, и время снова начало идти нормальным, ровным потоком.
И никаких тебе здрасте-досвиданья. Ну и черт с ним.
Дональд развернулся и похромал домой. Усталость навалилась внезапной глухой тоской, как будто Люк отдал ему свою, ту, которая пряталась в глубине его глаз.
2.
В проживании на мансарде был свой минус: зимой там временами становилось невозможно холодно. Обычно у Дональда просто не было времени, чтобы это замечать, но свободные часы в родном гнезде вынудили найти запрятанный в шкаф старый масляный обогреватель, нагреть сразу целый чайник кипятка, чтобы мешать его с медом (чай и кофе Дональд не особо любил; пил, конечно, но дома всегда держал банку меда, который он разбавлял горячей водой), закутаться в одеяло и упасть на диван напротив телевизора, бесцельно щелкая пультом.
В ящике не было ровным счетом ничего интересного. В новостях показывали взрывы и теракты, Тони Старка и его детищ, в светских новостях показывали Тони Старка и его вечеринки, и когда Дональду удалось найти относительно приличный фильм, какую-то черно-белую комедию прошлого века, он уже был вне себя от ярости. Хорошо, что он редко включал телевизор.
Через полчаса оказалось, что комедия попалась ему уже на излете, и Дональд возобновил упорное щелканье пультом. Наверное, в конце концов, он бы разбил что-нибудь: пульт, телевизор пультом… Ну, он бы нашел, что. Доктор Блейк, обладая благостным и добросердечным нравом, спокойствием отнюдь не отличался.
Звонок в дверь стал просто даром свыше. Проклиная все на свете и выражая тем самым мирозданию огромную благодарность, Дональд с некоторым трудом поднялся с дивана и, закутавшись в плед как в античный плащ, пошел к двери.
За дверью стоял Люк, мокрый, жалкий и с коробкой пончиков.
- Надеюсь, там есть с орешками? – придирчиво спросил Дональд вместо приветствия, бережно прижимая к груди коробку. Пончики – это хорошо. Он любил пончики.
Лодур неопределенно мотнул головой, снимая отсыревший шерстяной шарф.
- Я попросил разных. Вроде, у них были с орехами, но не факт, что они их туда положили. Я вообще покупал на соседней улице, ты, наверное, знаешь, такая ярко-зеленая вывеска…
- Знаю. Проходи, чего ты встал на пороге, - спохватился Дональд, отошел с прохода и направился в кухню – еще раз кипятить чайник и искать какую-нибудь еду. Вид у Люка был ужасно голодный, то есть, не вид, а глаза. Дональд вообще постоянно поражался затравленному взгляду побитой собаки, которым смотрел на мир его новоиспеченный друг.
Даже в прибранную квартиру Люк со своей элегантностью и манерностью не вписывался. У Блейка стояла разномастная мебель, на стенах – потрепанные обои и большой календарь с китайским драконом, а на полу – вытертый ковер, на котором смутно угадывался цветочный узор. Ах, да, и занавески в ярко-желтый крупный горох. Занавески придавали комнате своеобразный колорит и безумно нравились Дональду. И так же сильно не нравились всем остальным.
- У тебя очень уютно, - неожиданно тепло улыбнулся Люк.
- Держи, тебе надо горячего и поесть, - Дональд чуть ли не силой усадил гостя в кресло, впихнул в руки тарелку и чашку. Думал еще плед на колени накинуть и вручить теплые носки (что делают с человеком курсы сиделок, на которые ходишь, чтобы убить время между сменами!), но потом поймал себя на мысли, что это выглядело бы глупо.
Выглядеть глупо Дон ненавидел, хоть и привык, что все время именно таким видели его окружающие: здоровым парнем, больше похожим на спортсмена, чем на хирурга с чуть ли не мировым именем, который постоянно по-идиотски улыбался и отчаянно хромал.
Больше всего Блейка бесило, когда люди считали его хромоту следствием травмы, из-за которой он не пошел в большой спорт. Черт возьми, нет! Никогда в жизни Дональда в этот самый спорт не тянуло: не то потому, что он прекрасно знал всю продажность и бессмысленность этого занятия, не то потому, что куда больше ему нравилось спасать людей. Быть полезным. Действительно полезным, а не как эти странные люди в масках из новостей.
Ногу (точнее, обе ноги, а так же руки и ребра) Дональд Блейк повредил, попав еще совсем мальчишкой в автомобильную аварию, в которой погибла его мать. Первый год он ездил в коляске, но упорство и отчаянно желание ходить, несколько операций по сборке колена… Все они сделали свое дело, нога все еще была повреждена, но страшные шрамы, титановые пластины в колене, хромота – это маленькая цена за возможность ходить на своих двоих. Тем более, нога его почти не беспокоила, только в такие вот холода или сырость, противно ныла и совсем плохо сгибалась. И иногда он падал. Совсем редко, и лучше об этом было не вспоминать.
- Ты всегда такой? – улыбнулся Люк.
- Да. Наверное. Мне говорили, что я как курица-наседка, если ты об этом, - расплылся в широченной улыбке Дон.
- Ты прости, что я так заявился, у меня свет отключили. Фенриру все равно, а мне как-то не по себе. - Воистину, их разговор велся в совершенно абсурднейшем порядке.
Потом они как-то потихоньку нашли нормальные линейные темы, когда одна переходила в другую, и в какой-то момент Дональд поймал себя на мысли, что уже давным-давно знает Люка, хотя они знакомы вот первый день как. Ему было с ним удивительно легко, как с братом, которого у него никогда не было. Наверное, если бы он все-таки был, то именно таких отношений – легкости и понимания, всеподдержки – Дональд хотел бы от него.
Слово за слово они выяснили, что Люк был не совсем писатель, а скорее историк, который изучал скандинавско-германскую мифологию. Кажется, он даже цитировал ему «Эдду» на языке оригинала, но к тому времени Дон успел сварить глинтвейн, в который постоянно подливал мед и ром, и за точность воспоминаний поручиться не мог.
Суть была в том, что когда часы пробили второй час, на улице уже вовсю бушевала метель, и чувство ответственности Блейка, согретое глинтвейном, пледом и хорошо усвоенным в детстве «мы в ответе за тех, кого приручили», уложило Люка ночевать на диван, закутав в плед. На все возражения, что идти тут недалеко, дома одинокая собака, да и вообще, неловко, Дональд пьяно разбил тарелку и велел заткнуться и спать. И не храпеть, потому что он сам храпит так, что мало не покажется. Сломанный в детстве нос сказывался.
И если бы Дональд не вырубился сразу, как только упал в кровать, он бы заметил долгий, совершенно трезвый и рассудочно-злой взгляд Люка Лодура, которым тот смотрел на его постель.
Утро наступило в тот момент, когда в комнату заглянуло непростительно яркое зимнее солнце. Дон заворочался в постели, пытаясь хоть в этот раз урвать себе немного лишнего сна, но уже через десять минут соскреб себя с кровати и тихо прошел мимо спящего Люка в ванную. Что-то ему подсказывало, что у столь тонкой души натуры, как писатель, не было привычки вставать в семь утра. Слегка забитое штампами современного мира воображение упорно подсовывало картинки бессонных ночей работы, после которых отсыпаешься днем. Не зря же у Люка были такие синячищи под глазами-то.
К тому моменту, когда Дональд поливал свежеиспеченные блинчики медом (да, он очень сильно любил мед, могут ведь быть у человека слабости!), на кухню вошел Люк. Его серая рубашка была безнадежно измята, как и брюки, а носки, как внезапно заметил Дон, расцветкой были в трогательный фиолетовый горошек.
- Доброе утро! – отсалютовал ему Дональд чашкой, больше походившей на супницу, к которой приделали ручку. – Мне кажется, наше знакомство удалось, и вообще, ужасно хорошо, что я тебя встретил.
- Ты можешь есть с утра, - с нескрываемым отвращением заметил Люк. Даже в таком домашнем и неряшливом виде он был похож на потомственного английского аристократа из анекдотов, которые Дональду рассказывал друг-британец в университете. Весь такой манерный, спина прямая, как будто палку проглотил, и волосы волосок к волоску.
- Похмелье? – с живым участием поинтересовался Дон.
Сам он им никогда не страдал, но с каким-то непонятным энтузиазмом собирал описания похмелья у всех своих знакомых. Профессиональный интерес практически.
- Нет. Застарелая привычка ненавидеть завтрак по утрам, - вздохнул Люк. – Надеюсь, дверь не занесло снегом, а то мне бы с собакой погулять.
- Мы же не в Средних веках, - ухмыльнулся Дональд. – Да и снегопад был не таким уж сильным.
Лодур как-то странно на него посмотрел, но промолчал. Налив себе в чашку кипятка, он долго грел об нее руки, а потом стал пить мелкими глоточками, просто горячую воду, даже не кидая туда пакетик с чаем. С другой стороны, подумал Блейк, может, он просто был из тех, кто принципиально пьёт только заварной чай или свежесваренный кофе. Ни того, ни другого у него не было, простой «натуральный цейлонский» чай в пакетиках и банка растворимого кофе на черный день – это все, чем мог похвастаться Дональд.
- Я пойду, пожалуй. Спасибо тебе. – Люк закутался в пальто.
- Подожди. Может, еще погуляем или посидим где? У меня в больнице пока выходные. - Дональду совсем не хотелось, чтобы это звучало как: «У меня есть лишнее время, займи его чем-нибудь», но проклятая прямолинейность и неумение складно говорить неизменно рушили все благие намерения.
- Не верю, что у тебя нет друзей. - Тонкие губы Люка тронула немного грустная улыбка.
- Все разъехались перед праздниками. Ох, черт, завтра же Рождество… Вот что, приходи ко мне, а? И сегодня пошли куда-нибудь. Нет, правда, приходи, - заспешил Дональд, видя сомнение на лице Люка. – Я елку куплю. Я умею выбирать самые лучшие, - с детской гордостью и непосредственностью сообщил он.
- Я подумаю, - выдохнул Люк, и у него изо рта вырвалось облачко пара.
Странно, подумал Дон, ведь в коридоре было совсем тепло.
3.
В итоге они встретились днем, погуляли по окрестным улицам, а потом осели в небольшом ирландском пабе. Они пробыли там пару часов, и Дональд с каким-то отстраненным удовольствием наблюдал, как с Люка спало странное оцепенение, в котором он пребывал постоянно. И еще у него смешно краснел нос от выпивки.
По какой-то ему самому непонятной причине Дона тянуло к своему новому приятелю. Не в физическом смысле, он предпочитал девушек, а просто… Будто он встретил давно потерянного друга, такого, которого никогда не знал, но который должен был быть в его жизни. И Блейк старался урвать все минуты, которых у них не было и которых, возможно больше не будет.
Но они есть, сейчас. Вот именно сейчас.
А потом они снова ночевали у него, только почему-то Дональд спал на диване, а Люк на кровати. Что было ужасно несправедливо, потому что Дон был на полголовы выше и гораздо объемнее Лодура, соответственно, на узком диване помещался с трудом. И ноги приходилось поджимать. Засыпая, он успел подумать, что надо купить себе новый диван: на тот случай, если у Люка войдет в привычку ночевать здесь.
Утром Дон обнаружил, что друг сбежал еще до его пробуждения. Бесцельно послонявшись по квартире, он взял себя в руки, снял со шкафа коробку со всякой новогодней ерундой, а потом отправился за елкой и в магазин. Он не врал, когда говорил, что ему везло с ними: купленная в этом году оказалась настоящей красавицей. Дональд не любил чрезмерного украшательства, только повесил пару игрушек да гирлянду с веселыми желтыми огоньками. Через некоторое время он и на кухне развел бурную деятельность: придет Люк или не придет, а свой желудок всегда хорошо уважить в праздник, пускай он и семейный, а семья Дона давно не с ним.
Люк пришел. И принес с собой большой пакет и коробку, завернутую в зеленую бумагу и перевязанную золотой ленточкой, и почему-то это сочетание сильно врезалось Дональду в память.
Он что-то бубнил, но Дон просто махнул рукой, мол, проходи. И положил отобранную коробку под елку, где уже лежала одна, на всякий случай. Не то, чтобы Блейк сомневался, что Люк придет или не придет, но все-таки.
Потом они сидели, прямо на полу, смотрели праздничные передачи по телевизору и на мягко светившую огнями ёлку, ели мясо в черничном соусе, пили вино и слушали уличные фейерверки.
Люк подарил ему горшочек с медом. В этой невозможной зеленой бумаге в мелкую елочку был горшочек с медом, и Дональд почувствовал себя глупым медведем с опилками в голове из детской книжки.
Горшочек. С медом.
- Это самый лучший подарок в моей жизни, - честно признался он. – Самый толковый и полезный уж точно. Обычно, - задумчиво продолжил Дон, - мне дарят всякие медицинские энциклопедии или занавески. Ну, не считая детских подарков, конечно. Но на то они и детские, а?
А Люку он подарил теплые носки, спортивные штаны и рубашку в клетку, такую, типично калифорнийскую.
- Чтобы ходить ко мне в гости, - пояснил он на слегка недоуменное и в чем-то даже обреченное выражение лица Люка.
Тот фыркнул, натянул носки, стянул свой свитер и нырнул в рубашку.
- Так и ходи всегда, очень хорошо, - искренне порадовался Блейк. – Теперь ты хотя бы не похож на занудного профессора из колледжа.
- А был? – с любопытством поинтересовался Люк.
- Да, вел у нас анатомию один тип… Тощий, вечно манерный, в костюмах, - дернул подбородком Дональд. – С третьего раза зачет ему сдал, чтоб его.
- Ну, спасибо, - саркастично приподнял бровь Лодур.
Дональд только рассмеялся, беспечно и легко, и чокнулся с ним бокалом. Странно, они, как и в первый день, говорили обо всем на свете, и в какой-то момент Дон расчувствовался настолько, что сгреб Люка в свои медвежьи объятия, что позволял себе только с самыми близкими друзьями. Или с пациентами, которые были особенно дороги.
Утром он проводил Люка до дома, а сам пошел к церкви. В бога Дональд не верил, потому что считал это бессмысленной тратой своих эмоций, но мать и отец – верили, и он ходил сюда каждый год, чтобы поставить за них свечку.
А потом заглянул на кладбище, где обычно мог стоять по несколько часов, несмотря на погоду, ногу, которая в этом месте неизменно начинала подкашиваться, на людей вокруг, которые проходили и косились с подозрением и любопытством; это его всегда удивляло: что могло быть странного в грустном человеке на кладбище?
Ровно десять лет назад скончался отец. Он умер тихо во сне, после смерти матери его здоровье сильно подкосилось, но отец старался быть сильным ради Дона. А потом в очередное Рождество без нее он все-таки не выдержал и ушел, слишком долго и слишком больно для него было существовать все это время.
Дональд его не винил. Но иногда ему не хватало отца, он безумно любил его, больше, чем маму, которую плохо помнил (какими-то урывками в памяти выплывали светлые волосы, мягкие руки и вкусные пироги, песни за фортепьяно, ее красивый голос, но он не помнил ее целиком, нет). Каждое рождественское утро проводил на кладбище, даже из больницы всегда отпрашивался, сбегал, если было нужно, правда, такое только один раз было, еще в ординатуре.
Над ухом раздалось еле слышное «эй». Дональд обернулся и уперся взглядом в Люка. Тот стоял, непривычно сгорбившись, и смотрел на надгробия, губы беззвучно что-то шептали, а потом он поднял глаза на Дона, и тот почувствовал себя безумно одиноким и несчастным. Он редко позволял себе такие эмоции, но это все было как-то слишком.
Наверное, дело было в глазах, в люковых чертовых глазах, в которых постоянно отражалась неземная скорбь по миру. Блейк вздрогнул всем телом, сжал кулаки и отвернулся.
Он не мог описать, что случилось потом, потому что толком не понял. Это было как помутнение, вот этот жест Люка, быстрый и неловкий, когда он обнял его ужасно неуклюже, сбоку, Дональд повернулся в его руках, чтобы было удобнее, и они стояли так с минуту. А потом Люк отошел, и все, как будто ничего не было, но даже дышать стало легче.
- Пойдем отсюда, - тихо сказал Дональд и стремительным шагом направился к выходу.
Это было самое странное Рождество в его жизни, наверное, даже более странное, чем в год смерти отца. Но каким-то образом от этого всего стало легче, и тоска перестала жечь сердце – впервые за долгие десять лет.
4.
Потом снова начался рабочий забег. Дональд иногда видел в окне, когда появлялось время остановиться и посмотреть туда, как мимо больницы ходил Люк со своей огромной собакой. Для него оставалось загадкой, как тщедушный Лодур умудрялся справляться с таким псом, Дону почему-то постоянно казалось, что это Фенрир выгуливает хозяина, а не наоборот.
Когда у Блейка выдавались свободные часы, редко, мало и до чертиков обидно, они встречались где-нибудь, то в кафе на углу, где Дональд наворачивал блинчики, вечером порой ходили в паб, а иногда просто сидели у Дона дома. Они никогда не заходили к Люку, это было немного странно, но с другой стороны – тонкая творческая натура, кто его знает, что у него там, может, секретные исследования, о которых никто не должен был знать.
Дональду было плевать, если честно. Гораздо больше его беспокоила, даже скорее толкала на размышления, та связь, которая появилась между ними. Она была почти осязаемой, Дон думал, что со стороны это выглядит странно, и тот момент на кладбище - он что-то сломал внутри. Почему-то, зачем-то… Все это шло в условном наклонении, Дональду порой казалось, что он все придумал, ничего нет, просто он ни с кем раньше не дружил вот так. Внутри была маленькая мрачная туча, которая росла и разбухала, в каждый следующий момент обещая разразиться грозой.
К февралю все стало совсем плохо, у Люка пропало свободное время, и виделись они очень редко, даже с псом он теперь не гулял под окнами больницы. Дональд чувствовал иррациональную обиду, ничего не мог с этим поделать, злился и психовал. Приятели в ординаторской шутили, что он не то с наркоты слезает, не то девушка ему не дает.
«Уж лучше бы это была девушка», - мрачно думал Дональд.
Многие медсестры, особенно студентки-практикантки, были бы, наверное, не против стать этой самой девушкой. Помощница Дона – он знал наверняка – его боготворила и дышала через раз рядом с ним; но работу свою она выполняла великолепно, и он закрывал на это глаза. К тому же, ему малодушно льстило это внимание.
Приемные часы у доктора Дональда Блейка были по вторникам, средам и пятницам, с десяти до двух. В два он шел на пятнадцатиминутный обед, а потом бежал обратно. И вот, в очередной серый и мокрый вторник, какие Дон ненавидел всей душой, к нему в кабинет протиснулся привычно мокрый и несчастный Люк: с отчаянно красным носом и опухшими глазами он был похож на запойного алкоголика, и Дональд широко ухмыльнулся, пытаясь не заржать в голос.
- Доктор, у меня проблема, - с порога начал Люк. – У меня болит совесть, и мне постоянно мучительно стыдно.
- С этим вам к психотерапевту, боюсь, - как можно более сочувственно ответил Дон, не переставая ухмыляться.
- Мне посоветовали обратиться к вам, - приподнял одну бровь Лодур, изящно опускаясь на стул. – Прости, мне не на что свалить последние пару недель, - без малейшего перехода продолжил он, не меняя тона, отчего казалось, что он автоматически оправдывается, потому что «так надо», даже как-то механически, не думая над словами. Дон посмотрел ему в глаза, пустые и сосредоточенные, и как-то тошно стало на душе, мерзко и постыло.
- И? – наконец, неохотно отозвался он.
- Это все, - с легким удивлением в голосе отметил Люк. – Ну, пока, - он встал, мимоходом поправив пальто.
- Постой!
Дональд подскочил, схватил его за плечо и рванул к себе. Люк слабо затрепыхался, потом как-то весь обмяк и вздохнул знакомо-знакомо, очень обреченно и немного недовольно. Дон пытливо заглянул ему в глаза, и на этот раз это был такой привычный усталый серо-зеленый взгляд.
- Я действительно извиняюсь, - тихо заметил Люк.
- Зайдешь сегодня? – буднично спросил Дональд, отпуская его.
- Наверное. Да. Не знаю. Да, думаю, да. - Несколько раз кивнув самому себе, Люк все-таки ушел.
Когда явился следующий пациент, доктор Дональд Блейк сидел на стуле, запрокинув голову и тихо смеялся. Ему было хорошо и спокойно, как будто в секунду зажила старая беспокойная рана… Да хоть колено проклятущее, в тот момент Дону казалось, что мир был светлым и солнечным, что совсем не вязалось с противным липким дождем за окном.
К концу дня Дональд успел наговорить комплиментов помощнице, заведующей, пациенткам и пациентам, диагностировал всем благополучный прогноз и купил довольно внушительный пакет еды. Особенно внушительным он становился при условии, что к магазину Дон дошел уже в ночи: это был не самый плохой районный круглосуточный супермаркет, полки которого стремительно пустели после каждого нашествия мамочек с благой целью накормить семью.
Девушка на кассе улыбнулась ужасно милой сонно-растерянной улыбкой и пробила чек со скидкой. Дональд чувствовал себя королем мира.
А у себя чуть ли не под дверью он нашел мокрого и сопливого кота. То есть, Люка, который отчаянно сейчас походил на потрепанного, но бесконечно гордого представителя дворовых котов. Он сидел на подоконнике, с откровенным недовольством в глазах, и смотрел так укоризненно, что Дональд немедленно усовестился, хотя вроде и не с чего было.
- Прости, давно ждешь? – скороговоркой выпалил Блейк, останавливаясь у двери и начиная искать ключи по карманам. В карманах можно было найти все что угодно, но только не ключи.
- Мне очень хочется сказать, что уже час, - проказливо улыбнулся Лодур, - но нет. Минут пять, я только пришел вообще.
Он встал с подоконника, захватив с собой объемный бумажный пакет, из которого торчало что-то зеленое, подошел к Дону, вытащил ключ из нагрудного кармана его куртки, отпер дверь и придержал ее, пока слегка ошалевший Блейк боком протискивался в свой собственный дом в обнимку с пакетом. В таком же оцепенении он прошел на кухню, прямо в куртке и ботинках, плюхнул пакет на стол, спохватился и отправился снимать уличную одежду.
- Тяжелый день был? – сочувственно поинтересовался Люк, забираясь в кресло с ногами и включая новости.
У него была совершенно дурацкая привычка с точки зрения Дональда: иных передач по телевизору - помимо новостных каналов - Лодур на дух не переносил. Казалось, он коллекционирует все эти сводки, события и происшествия, с какой-то затаенной нежностью смотрит репортажи с места очередных баталий сильных мира сего и особенно восторженно воспринимает победы тех команд, которые играют на противоположной стороне. Дон как-то у него спросил, отчего так, ведь они – ну, плохие. А Люк посмотрел на него долго и внимательно, а потом обыденно пробубнил, что ему их жалко, ведь хорошие всегда выигрывают, и это даже почти нечестно.
Под мирный отдаленный гул голосов отлично готовилось, Дональд со странным умиротворением мешал что-то то в сковородке, то в кастрюльке, немузыкально высвистывая какую-то незамысловатую песенку себе под нос.
Потом они сидели с тарелками, Дон в кресле, а Люк – рядом на полу, и Лодур вольно пересказывал ему новости, но Дон пропускал все его слова мимо ушей. Для него это было сродни шумовому фону; куда больше его беспокоило происходящее не в данный момент, а в глобальном смысле.
Он мысленно перебирал все те два месяца их знакомства, среди которых как-то особенно ярко выделялось Рождество, его, блейкова, тоска, и вот сегодня, когда Люк вытащил у него ключи из кармана… Кстати, какого он сам их искал везде, всегда же в одно место кладет, а тут как будто какое-то помутнение нашло.
И еще как-то странно беспокоила близость Люка. Дональд почти видел, как тот кладет голову ему на колени, и он начинает перебирать тонкие черные волосы.
- Что-то не так?
Это был плохой вопрос. Нет, даже так: это был Плохой Вопрос. По статистике, после него начинались какие-то существенные проблемы, будь то реальные или надуманные. В случае с Доном скорее реальные, потому что надо было соврать, а врать он не умел категорически, ну… Как будто всю его предрасположенность к обману при небесном распределении отдали кому-то другому.
- Если честно, да, - решительно ответил Дональд. На самом деле, он даже не успел ничего толком обдумать. И решить.
Люк смотрел на него своими невозможными глазами.
- Ты. Я, - Дон махнул рукой. – Вот это вот все.
Пауза была мучительной, но короткой; Люк подвинулся ближе, прижался к ногам Дональда и положил голову ему на колени. Они сидели так в тишине довольно долго, пока Дон не пробормотал: «Пошли спать». Лодур завозился, встал, быстро скинул одежду, оглянулся как-то вопросительно, не дождался ответа и скользнул под одеяло, под чертово одеяло на дональдовой кровати.
За те несколько секунд, что Дон раздевался, он успел передумать столько мыслей, сколько никогда раньше не приходило ему в голову одновременно.
Но потом он как-то ужасно неуклюже присел на край кровати, посмотрел на Люка, который лежал тихо-тихо и, казалось, даже не дышал. Лег, повозился, устраиваясь поудобнее и не решаясь пересечь границу той половины постели, где лежал Люк. Дональд уже начал засыпать, когда почувствовал, как его мимолетно обняли ледяные руки, и успел недовольно заметить:
- Ты слишком холодный.
От этого холода еще больше клонило в сон, и Дон перестал ему сопротивляться.
5.
Дональд проснулся от холода. Во сне Люк замотался в одеяло, как гусеница в кокон, и наружу торчали только темные волосы. С минуту Дон пристально разглядывал его, наклонился было, почти касаясь губами макушки, но тут Люк заворочался в одеяле, Дон отшатнулся назад, соскочил с кровати и натянул первое, что попалось под руку. Под руку попадалось все неизменно старое и мятое, и это его ничуть не расстраивало.
На кухне он раз пять кипятил чайник: каждый раз Дон забывал сделать себе свою любимую воду с медом, рассеянно смотря на мокрый снег за окном. Когда Дональд спохватывался, вода уже была холодная, и так по бесконечному кругу. На столе стояла сковородка, куда Дон ссыпал остатки вчерашней еды, перемешал и теперь задумчиво то и дело запускал туда ложку.
Что-то шло не так, вот эти два последних месяца. Наверное, ему стоило сходить к психотерапевту. Все добропорядочные американские граждане посещают психотерапевта, без этого весь остальной мир не представляет себе жизнь американцев. В конце концов, он же не псих, просто это сложная эмоциональная ситуация, а психотерапевты как раз для таких случаев и придуманы.
- У меня для тебя есть подарок, - раздался тихий голос от двери. Дональд обернулся, щурясь.
Люк стоял в дверном проеме, взъерошенный и какой-то ужасно уютный. Наверное, потому, что он был в безразмерной зеленой футболке Дона и своих отчаянно мятых классических брюках, на которых еще угадывались стрелки. А в руках у него был горшок, в котором испуганно тряслась какая-то веточка.
- Это дерево мудрости, - пояснил Люк. – Мне показалось, что тебе, как врачу, это пригодится. - Он улыбнулся; это должна была быть ехидная улыбка, но сквозь призму утренних нежности и самокопания Дональд видел перед собой исключительно что-то вроде пушистого котенка, который говорит «мяу-мяу-мяу».
- Спасибо, - Дон встал, забрал у него горшок и поставил его на подоконник. И когда это Люк успел сгонять за кустом? Хотя вчера у него был какой-то пакет, смутно припомнил Дональд, с чем-то зеленым. Может, оно? – Только ты должен рассказать мне, как за ним ухаживать.
- Обязательно.
Нос Люка ткнулся Дональду куда-то между лопаток, а холодные лягушачьи руки обвились вокруг. И еще этот гад засунул руки ему в карманы; сквозь тонкую ткань у Дона отчаянно мерзли ноги. И сам он весь как-то замерз в тот момент, завис, выключился, а потом на выдохе спросил:
- Ты чего такой холодный все время?
Лодур что-то невнятно пробурчал ему в спину, прижимаясь сильнее, а Дональд протянул руку и потрогал листочек на деревце. Живой, даже чуть-чуть теплый. А потом его накрыло, и последним воспоминанием доктора Дональда Блейка были ледяные руки и ледяные губы, что-то шепчущие на ухо.
Вы уверены, что хотите удалить этот файл?
«Да»
«Нет»
Тор стоял на краю Бивереста, радужный камень мягко переливался под ногами, а обломки впереди змеились золотистыми искрами. Хеймдалль был чуть позади, бесстрастный и суровый – как и много сотен лет до этого.
Тор думал. Слова Хранителя поселили в нем мрачную решимость, которая крепла с каждым днем. Друзья вились вокруг него, словно он был медом, а они – тем смешным медвежонком, которого Джейн показывала ему в коробке, как ее… телевизоре. Мать то и дело подходила, но не решалась завести разговор. Тор знал, что она говорит с Сиф, пытается вернуть детскую любовь, чтобы он забыл Землю, но все это было бесполезно.
Он скучал по Джейн. Но гораздо больше его мучала тоска по брату. Локи, он был… Он же был его лучшим другом, братом, и Тор любил его, хотя, как ему казалось, прекрасно знал всю изворотливую натуру дорогого брата. Он прощал ему все, потому что Локи отлично знал, как вить из него веревки, но – самое главное, то, что все всегда упускали – суровый бог грома был вовсе не против.
Хеймдалль никогда не покидал свой пост.
Тор оглянулся на него, потом снова взглянул в бездну того, что на Земле называли космосом. Восемь миров были перед ним, ему нужно было просто найти один-единственный, в котором есть…
Тор сделал шаг, ноги соскользнули по краю, золотые искры вспыхнули, и, падая вниз, он услышал протяжный рев трубы Хеймдалля.
А потом были только свист ветра в ушах, калейдоскоп картинок перед глазами и тишина. И в этой тишине отчетливо был слышен крик новорожденного младенца.
Вы уверены, что хотите удалить этот файл?
«Отмена»
Могучий бог грома открыл глаза на потрепанной кухне, которая принадлежала доктору Дональду Блейку, и еще не придя в себя окончательно, на чистом рефлексе, рванулся в сторону.
- Локи, - просипел Тор. В голове было мутно, сознание возвращалось тяжело. Наверное, так люди ощущают похмелье.
- Здравствуй, брат, - кивнул Лодур.
Он выглядел несчастным. Если бы Тор не знал Локи так хорошо, он бы, может, и поверил, тем более что воспоминания последних двух месяцев душили и обступали со всех сторон. И сегодня, вчера, и этот ясень, откуда только Локи достал веточку Иггдрасиля… и зачем. Вопросы роились в голове Тора назойливой стаей, головная боль убивала, а брат, тот самый, ради которого он шагнул с разрушенного моста, стоял перед ним, живой, здоровый и такой до отвращения демонстративно-несчастный, что хотелось свернуть ему шею голыми руками.
- Зачем все это было? – Тор шагнул к нему навстречу. – Зачем, Локи?! Это была слишком злая шутка.
- Это была не шутка, - Лодур (какое необычно милое имя выбрал себе бог обмана, притворяясь человеком!) облизал губы. – Я даже сначала не знал, что это ты. Честно. Просто…
- Что? – рыкнул Тор, делая еще один шаг вперед. – Что – честно?!
- Меня тянуло к этому доктору, даже когда я не понимал, что это ты. Когда понял, стало хуже. Рядом с тобой тепло, Тор, Всеотец, как ты не понимаешь!.. – Голос Локи сорвался на крик. – Рядом с тобой мне всегда было тепло, потому что… Детьми, - он говорил беспорядочно, глаза блестели, - детьми, помнишь, как мы играли на мягких шкурах? А потом ненависть, она горячая, как лава, тебя было так удобно ненавидеть, Тор! – Это уже была форменная истерика. – И… - Голос Локи сорвался, он рвано всхлипывал.
Тор подошел к нему и сгреб его в свои медвежьи объятия. Через некоторое время Локи затих и как-то обмяк, Тор уже начал было подозревать, что сейчас его ждет очередной подвох, как брат выскользнул из его рук.
- Тор, я…
- Убирайся, - тяжело уронил тот в ответ, и сам себе удивился. Он так рвался в Мидгард, чтобы все снова было хорошо, как раньше, и вот теперь, когда он нашел, он понял, что ничего уж не будет. Ничего больше не будет, пока он не разберется во всем. Не поймет.
- Тор. - Локи смешно, совсем по-птичьи, склонил голову набок.
- Я сказал, убирайся. Я не хочу тебя видеть.
И Локи исчез. Просто, вот он был – и вот его нет, на удивление послушно и как-то обреченно. Тор тяжело опустился на стул, машинально отпил из чашки. Внутри было пусто, бескрайнее ледяное поле, которое оставил после себя младший брат. Тор не знал, что делать со всеми этими чувствами, не знал, что делать дальше, где Мьёльнир, в конце концов!..
Он вспомнил вчерашний день, это было так чудовищно давно и… Эту странную нежность, совершенно ненормальную для Тора.
Локи говорил, что это случайность. Что он не обманывал и не хотел пошутить над ним, но в это было слишком сладко верить.
Тор закрыл глаза и прислонился затылком к стене. Она была теплой и шершавой, надежной. Рядом с такой вещью было хорошо размышлять, а именно это сейчас ему и требовалось.
Сцена после титров
Агент Коулсон припарковался у милого на вид кафе. На витрине была нарисованная внушительная стопка блинов, политых сиропом. За стеклом суетилась за стойкой милая девушка с толстой косой, обернутой вокруг головы, и неслышно шутила о чем-то с посетителями.
Он вылез из машины, сверился с записями, дошел до нужного дома, набрал номер квартиры и нажал кнопку вызова.
- Да? – раздался из динамиков шуршащий, но очень узнаваемый голос, низкий и грубый.
- Почта, - меланхолично ответил Коулсон. Потом он нажал кнопку быстрого вызова на телефоне, дождался, пока ему ответят и отрапортовал. – Сэр, мы нашли его.
Автор: оливер, мать его, вуд
Бета: Элайджа Бейли
Пейринг/Персонажи: Дональд Блейк и еще один старый персонаж с новым именем
Рейтинг: PG-13
Размер: 6,5 тысяч слов
Жанр: практически цивил!ау, броманс
Предупреждения: комиксо- и киноверсии нагло перемешаны; флафф детектед; странные навязчивые авторские метафоры.
Фалькон - литературный прием, введенный Боккаччо, обозначающий неожиданный поворот сюжета.
Саммари: про то, как один продуманный шаг может все испортить. Или исправить.
читать дальше1.
Они встретились на улице. Дональд сидел в больничном сквере и дышал свежим воздухом, раз-два, раз-два, после тяжелой операции всегда очень помогало. Даже курить не хотелось.
Мимо прошел высокий сутулый человек с гигантским серым псом, неспешно и важно. Собака преданно трусила рядом, больше похожая на волка-переростка. Дональд подумал, что с таким псом в городе, тем более – в больничном сквере, делать нечего, при условии, что он не заметил даже поводка или ошейника, не говоря уже о наморднике!
- Эй, подождите!
Мужчина обернулся; у него были воспаленные покрасневшие глаза, машинально отметил Дональд, такие бывают, если долго плакать, хронически недосыпать или подхватить какую-нибудь инфекцию. И еще у него слегка дергалась щека, и пальцы беспокойно теребили перчатки, сажатые в руках, как будто мужчина пытался унять дрожь.
- Ваш пес, он же дрессированный? – Дон улыбнулся приветливо. – А то я беспокоюсь за наших пациентов.
- О, - манерно протянул незнакомец. – Не волнуйтесь. Фенрир послушный мальчик, да? – Он потрепал собаку по шее, та умиленно махнула хвостом. Дональд решил, что препотешное зрелище ведь выходило: громадный пес ластился к хозяину, доверчиво заглядывая в глаза.
А потом они ушли. И доктор Дональд Блейк долго смотрел им вслед, задумавшись, потом встал и, хромая, вернулся в больницу. Утро только начиналось, день обещал быть долгим, одних плановых операций в графике стояло семь штук, а ведь кто знает, как оно сегодня будет в городе.
Работу свою Дональд любил, но не любил видеть страдания людей. По этой же причине он питал немотивированную неприязнь ко всем этим (и презрение в глазах обязательно, куда же без него) супергероям. Нет, конечно, с одной стороны, они спасают людей, но в результате этих спасений еще больше человек порой оказываются пострадавшими. Все эти выяснения отношений сильных мира сего, в буквальном смысле сильных, ужасно утомляли.
У Дональда уже почти месяц не было выходных. Он за этот неполный месяц поспал дай бог часов тридцать-сорок – это за месяц-то! А ведь с их работой недосып противопоказан, потому что – ну вдруг руки начнут дрожать в самый неподходящий момент? А учитывая хромоту Блейка, проблема становилась особенно острой.
Вкус кофе, мерзкого дешевого кофе из автомата, напрочь отбил все чувства: наверное, этот кофе уже тек у Дона вместо крови.
Хотелось заснуть и проснуться в каком-нибудь другом мире. Желательно там, где будет мир и покой хотя бы в течение дня: без взрывов на химических заводах, отравленной канализации и рухнувшего моста. Век супергероев в США, чтоб им пусто было. Защитников светлого будущего.
Доктору Блейку все чаще начинало казаться, что он андроид, робот, который вроде и человек с виду, но на самом деле все-таки машина. Механическое: встал-умылся-покурил-пошел на работу-спасал кого-то-пришел домой-отрубился в неразобранной постели. Четкий и выверенный распорядок, который не нарушался неделями. Как будто запрограммировал кто.
Дональд сам над собой шутил, что с таким графиком некогда купить сигарет, и скоро он бросит курить, потому что смысл? Курить ведь тоже некогда. Потому что сердце таким количеством кофе в день уже давно посажено, надо еще для комплекта легкие, а потом завещать свое тело в анатомический музей альма-матер. Чтобы студентов пугать, правда, его в свое время ничто не пробрало, Дональд как начал курить в пятнадцать, так и продолжает в тридцать четыре.
День был длинным, скучно-повторяющимся, и от этого невероятно долгим. Дональду казалось, что время идет совсем не так, как показывают часы, что минута – это на самом деле как минимум полчаса, а то и все три. От противной монотонности, которая по своей неприятности напоминала глухую боль в зубах, разнылась больная нога, и каждый шаг вызывал у Дональда желание угнать у первого попавшегося инвалида кресло-каталку.
Но бесконечного не существует, а хорошее иногда все же случается, и перед уходом его поймала заведующая отделением и, виновато улыбаясь, велела не являться на работу дня три. Четыре, если получится, но…
- …но, Дональд, ты же понимаешь? – тараторила Сьюзен. – Мы все как лошади сейчас, не двужильные, пятижильные, наверное, но ты же понимаешь…
«Понимаешь» повторялось с пугающей частотой, и Дональд, согласно кивая, сбежал домой к неразобранной кровати, упал в нее с мыслью, что – все! Спать, сколько влезет!.. Чтобы проснуться с первой же трелью будильника, который он забыл отключить, осознать, что все, некуда больше спать. Организм подозрительно отказывался отдыхать ещё положенные часов хотя бы десять, и, промаявшись с полчаса, Дональд встал и пошел в душ.
После душа мир выглядел как-то иначе, и, широко распахнув шторы, Дональд понял, что именно было не так. Его крохотная квартира на мансарде была скрыта под пылью, мятыми рубашками, пустыми сигаретными пачками, бутылками и прочим мусором, и под ясным зимним солнцем это было особенно мерзко на вид.
К десяти утра он вынес с десяток мешков мусора, оттащил все грязное барахло в прачечную и с чувством выполненного долга отправился завтракать в кафе на углу своей улицы, которое очень любил за блинчики и небольшое количество посетителей. Хотя, наверное, больше за блинчики.
В общем, утро задалось. И народу было немного, и Наташа, дочь владельцев кафе, сияла за стойкой как маленькое пухлое солнышко, и столик любимый у окна был свободен. И блинчики тоже были особенно вкусными: в какой-то момент Дональд понял, что жизнь – отличная штука, черт возьми! Пожалуй, почти идеальная, за исключением, разве что, маленьких недоделок.
- Занятно, - раздался мягкий тихий голос сверху.
Дональд задрал голову и ухмыльнулся:
- А где же ваш пес?
- Фенрир дома, мы уже погуляли, - улыбнулся уже не совсем незнакомец. – Довольно приятная неожиданность, надо сказать. Позволите? – Блейк кивнул, и мужчина присел напротив.
В уютном, потрепанном, если можно было так сказать, кафе он выглядел немного странно. Неуместно, что ли. Дональд почувствовал себя неотесанным деревенщиной в своей старой куртке и застиранной рубашке. И колено это еще дурацкое негнущееся… Правда, это его ничуть не смутило, привык: приятели вечно проходились на эту тему. И медсестры. И заведующая отделением.
- Доктор Дональд Блейк, - церемонно представился он.
- Люк Лодур, - не переставая улыбаться, ответил теперь-уже-Люк.
- Итак, что привело тебя в это кафе?
- Я недавно переехал в этот район и просто исследую окрестности. Ну, а сегодня увидел в окне знакомое лицо и решил зайти, – Люк усмехнулся.
Он был усталым и каким-то посеревшим. Еще накануне Дональд заметил покрасневшие глаза и дрожавшие руки (но руки можно было списать на холод, вчера было как-то аномально стыло на улице, не зря же нога так расшалилась впервые за долгое время), а вблизи Люк казался еще и простуженным.
- Ты болеешь? – прямо в лоб с потрясающей тактичностью, о которой его друзья слагали легенды, спросил милый доктор Блейк. Доктор, с другой стороны, что с него взять.
- Есть немного, - вновь усмехнулся Люк. – Обычная сезонная простуда. Отвык от подобного климата.
- Для болеющего ты больно легко одет. Небось, писатель? – прищурился Дональд, методично собирая булочкой остатки варенья с тарелки.
- Что-то вроде. Почему ты так решил? – с искренним любопытством спросил Люк. Он сейчас был похож на ребенка в рождественскую ночь: глаза преданные и большие, нетерпеливые, и явное, искрящееся во все стороны желание получить подарок. Ну, или поощрение какое.
- У тебя есть собака, и ты с ней гуляешь, ты вроде как не работаешь… Ну и до кучи, ты выглядишь почти как бизнесмен, но всё равно немного не тянешь, и тогда остается писатель. Как в кино, знаешь, они все такие всегда в костюмах или свитерах, у них есть любимое домашнее животное, а в конце фильма еще и девушка.
- Девушки у меня нет, - немного расстроенно ответил Люк.
Вот так они и познакомились.
После завтрака Блейк гордо повел нового друга в парк. У него вообще все было очень просто по жизни: душа нараспашку, бери и черпай ложками благостность и продавай странам третьего мира. Он неспешно хромал, Люк подстраивался под его шаг, и вскоре безупречно зализанные волосы были растрепаны, на дорогом пальто подтаивали крошки снега от снежков, которыми Дональд то и дело кидался в Лодура, а в смурных глазах появился блеск.
- Мне надо домой, у меня Фенрир, - пробормотал в какой-то момент Люк, резко останавливаясь и словно к чему-то прислушиваясь.
- Еще увидимся. Заходи в гости, я живу в пятьдесят втором на четвертом этаже. - Блейк махнул рукой в сторону здания. – Ближайшие пару дней сижу дома, так что буду рад компании.
Зимой темнело рано, и Дональд еще долго стоял и смотрел вслед размытому силуэту в черном пальто. Он как-то кусками запомнил этот день: вот он просыпается, потом уборка, потом «Люк Лодур», а вот они уже гуляют по парку и говорят обо всем на свете. А затем Люк ушел гулять с псом, и время снова начало идти нормальным, ровным потоком.
И никаких тебе здрасте-досвиданья. Ну и черт с ним.
Дональд развернулся и похромал домой. Усталость навалилась внезапной глухой тоской, как будто Люк отдал ему свою, ту, которая пряталась в глубине его глаз.
2.
В проживании на мансарде был свой минус: зимой там временами становилось невозможно холодно. Обычно у Дональда просто не было времени, чтобы это замечать, но свободные часы в родном гнезде вынудили найти запрятанный в шкаф старый масляный обогреватель, нагреть сразу целый чайник кипятка, чтобы мешать его с медом (чай и кофе Дональд не особо любил; пил, конечно, но дома всегда держал банку меда, который он разбавлял горячей водой), закутаться в одеяло и упасть на диван напротив телевизора, бесцельно щелкая пультом.
В ящике не было ровным счетом ничего интересного. В новостях показывали взрывы и теракты, Тони Старка и его детищ, в светских новостях показывали Тони Старка и его вечеринки, и когда Дональду удалось найти относительно приличный фильм, какую-то черно-белую комедию прошлого века, он уже был вне себя от ярости. Хорошо, что он редко включал телевизор.
Через полчаса оказалось, что комедия попалась ему уже на излете, и Дональд возобновил упорное щелканье пультом. Наверное, в конце концов, он бы разбил что-нибудь: пульт, телевизор пультом… Ну, он бы нашел, что. Доктор Блейк, обладая благостным и добросердечным нравом, спокойствием отнюдь не отличался.
Звонок в дверь стал просто даром свыше. Проклиная все на свете и выражая тем самым мирозданию огромную благодарность, Дональд с некоторым трудом поднялся с дивана и, закутавшись в плед как в античный плащ, пошел к двери.
За дверью стоял Люк, мокрый, жалкий и с коробкой пончиков.
- Надеюсь, там есть с орешками? – придирчиво спросил Дональд вместо приветствия, бережно прижимая к груди коробку. Пончики – это хорошо. Он любил пончики.
Лодур неопределенно мотнул головой, снимая отсыревший шерстяной шарф.
- Я попросил разных. Вроде, у них были с орехами, но не факт, что они их туда положили. Я вообще покупал на соседней улице, ты, наверное, знаешь, такая ярко-зеленая вывеска…
- Знаю. Проходи, чего ты встал на пороге, - спохватился Дональд, отошел с прохода и направился в кухню – еще раз кипятить чайник и искать какую-нибудь еду. Вид у Люка был ужасно голодный, то есть, не вид, а глаза. Дональд вообще постоянно поражался затравленному взгляду побитой собаки, которым смотрел на мир его новоиспеченный друг.
Даже в прибранную квартиру Люк со своей элегантностью и манерностью не вписывался. У Блейка стояла разномастная мебель, на стенах – потрепанные обои и большой календарь с китайским драконом, а на полу – вытертый ковер, на котором смутно угадывался цветочный узор. Ах, да, и занавески в ярко-желтый крупный горох. Занавески придавали комнате своеобразный колорит и безумно нравились Дональду. И так же сильно не нравились всем остальным.
- У тебя очень уютно, - неожиданно тепло улыбнулся Люк.
- Держи, тебе надо горячего и поесть, - Дональд чуть ли не силой усадил гостя в кресло, впихнул в руки тарелку и чашку. Думал еще плед на колени накинуть и вручить теплые носки (что делают с человеком курсы сиделок, на которые ходишь, чтобы убить время между сменами!), но потом поймал себя на мысли, что это выглядело бы глупо.
Выглядеть глупо Дон ненавидел, хоть и привык, что все время именно таким видели его окружающие: здоровым парнем, больше похожим на спортсмена, чем на хирурга с чуть ли не мировым именем, который постоянно по-идиотски улыбался и отчаянно хромал.
Больше всего Блейка бесило, когда люди считали его хромоту следствием травмы, из-за которой он не пошел в большой спорт. Черт возьми, нет! Никогда в жизни Дональда в этот самый спорт не тянуло: не то потому, что он прекрасно знал всю продажность и бессмысленность этого занятия, не то потому, что куда больше ему нравилось спасать людей. Быть полезным. Действительно полезным, а не как эти странные люди в масках из новостей.
Ногу (точнее, обе ноги, а так же руки и ребра) Дональд Блейк повредил, попав еще совсем мальчишкой в автомобильную аварию, в которой погибла его мать. Первый год он ездил в коляске, но упорство и отчаянно желание ходить, несколько операций по сборке колена… Все они сделали свое дело, нога все еще была повреждена, но страшные шрамы, титановые пластины в колене, хромота – это маленькая цена за возможность ходить на своих двоих. Тем более, нога его почти не беспокоила, только в такие вот холода или сырость, противно ныла и совсем плохо сгибалась. И иногда он падал. Совсем редко, и лучше об этом было не вспоминать.
- Ты всегда такой? – улыбнулся Люк.
- Да. Наверное. Мне говорили, что я как курица-наседка, если ты об этом, - расплылся в широченной улыбке Дон.
- Ты прости, что я так заявился, у меня свет отключили. Фенриру все равно, а мне как-то не по себе. - Воистину, их разговор велся в совершенно абсурднейшем порядке.
Потом они как-то потихоньку нашли нормальные линейные темы, когда одна переходила в другую, и в какой-то момент Дональд поймал себя на мысли, что уже давным-давно знает Люка, хотя они знакомы вот первый день как. Ему было с ним удивительно легко, как с братом, которого у него никогда не было. Наверное, если бы он все-таки был, то именно таких отношений – легкости и понимания, всеподдержки – Дональд хотел бы от него.
Слово за слово они выяснили, что Люк был не совсем писатель, а скорее историк, который изучал скандинавско-германскую мифологию. Кажется, он даже цитировал ему «Эдду» на языке оригинала, но к тому времени Дон успел сварить глинтвейн, в который постоянно подливал мед и ром, и за точность воспоминаний поручиться не мог.
Суть была в том, что когда часы пробили второй час, на улице уже вовсю бушевала метель, и чувство ответственности Блейка, согретое глинтвейном, пледом и хорошо усвоенным в детстве «мы в ответе за тех, кого приручили», уложило Люка ночевать на диван, закутав в плед. На все возражения, что идти тут недалеко, дома одинокая собака, да и вообще, неловко, Дональд пьяно разбил тарелку и велел заткнуться и спать. И не храпеть, потому что он сам храпит так, что мало не покажется. Сломанный в детстве нос сказывался.
И если бы Дональд не вырубился сразу, как только упал в кровать, он бы заметил долгий, совершенно трезвый и рассудочно-злой взгляд Люка Лодура, которым тот смотрел на его постель.
Утро наступило в тот момент, когда в комнату заглянуло непростительно яркое зимнее солнце. Дон заворочался в постели, пытаясь хоть в этот раз урвать себе немного лишнего сна, но уже через десять минут соскреб себя с кровати и тихо прошел мимо спящего Люка в ванную. Что-то ему подсказывало, что у столь тонкой души натуры, как писатель, не было привычки вставать в семь утра. Слегка забитое штампами современного мира воображение упорно подсовывало картинки бессонных ночей работы, после которых отсыпаешься днем. Не зря же у Люка были такие синячищи под глазами-то.
К тому моменту, когда Дональд поливал свежеиспеченные блинчики медом (да, он очень сильно любил мед, могут ведь быть у человека слабости!), на кухню вошел Люк. Его серая рубашка была безнадежно измята, как и брюки, а носки, как внезапно заметил Дон, расцветкой были в трогательный фиолетовый горошек.
- Доброе утро! – отсалютовал ему Дональд чашкой, больше походившей на супницу, к которой приделали ручку. – Мне кажется, наше знакомство удалось, и вообще, ужасно хорошо, что я тебя встретил.
- Ты можешь есть с утра, - с нескрываемым отвращением заметил Люк. Даже в таком домашнем и неряшливом виде он был похож на потомственного английского аристократа из анекдотов, которые Дональду рассказывал друг-британец в университете. Весь такой манерный, спина прямая, как будто палку проглотил, и волосы волосок к волоску.
- Похмелье? – с живым участием поинтересовался Дон.
Сам он им никогда не страдал, но с каким-то непонятным энтузиазмом собирал описания похмелья у всех своих знакомых. Профессиональный интерес практически.
- Нет. Застарелая привычка ненавидеть завтрак по утрам, - вздохнул Люк. – Надеюсь, дверь не занесло снегом, а то мне бы с собакой погулять.
- Мы же не в Средних веках, - ухмыльнулся Дональд. – Да и снегопад был не таким уж сильным.
Лодур как-то странно на него посмотрел, но промолчал. Налив себе в чашку кипятка, он долго грел об нее руки, а потом стал пить мелкими глоточками, просто горячую воду, даже не кидая туда пакетик с чаем. С другой стороны, подумал Блейк, может, он просто был из тех, кто принципиально пьёт только заварной чай или свежесваренный кофе. Ни того, ни другого у него не было, простой «натуральный цейлонский» чай в пакетиках и банка растворимого кофе на черный день – это все, чем мог похвастаться Дональд.
- Я пойду, пожалуй. Спасибо тебе. – Люк закутался в пальто.
- Подожди. Может, еще погуляем или посидим где? У меня в больнице пока выходные. - Дональду совсем не хотелось, чтобы это звучало как: «У меня есть лишнее время, займи его чем-нибудь», но проклятая прямолинейность и неумение складно говорить неизменно рушили все благие намерения.
- Не верю, что у тебя нет друзей. - Тонкие губы Люка тронула немного грустная улыбка.
- Все разъехались перед праздниками. Ох, черт, завтра же Рождество… Вот что, приходи ко мне, а? И сегодня пошли куда-нибудь. Нет, правда, приходи, - заспешил Дональд, видя сомнение на лице Люка. – Я елку куплю. Я умею выбирать самые лучшие, - с детской гордостью и непосредственностью сообщил он.
- Я подумаю, - выдохнул Люк, и у него изо рта вырвалось облачко пара.
Странно, подумал Дон, ведь в коридоре было совсем тепло.
3.
В итоге они встретились днем, погуляли по окрестным улицам, а потом осели в небольшом ирландском пабе. Они пробыли там пару часов, и Дональд с каким-то отстраненным удовольствием наблюдал, как с Люка спало странное оцепенение, в котором он пребывал постоянно. И еще у него смешно краснел нос от выпивки.
По какой-то ему самому непонятной причине Дона тянуло к своему новому приятелю. Не в физическом смысле, он предпочитал девушек, а просто… Будто он встретил давно потерянного друга, такого, которого никогда не знал, но который должен был быть в его жизни. И Блейк старался урвать все минуты, которых у них не было и которых, возможно больше не будет.
Но они есть, сейчас. Вот именно сейчас.
А потом они снова ночевали у него, только почему-то Дональд спал на диване, а Люк на кровати. Что было ужасно несправедливо, потому что Дон был на полголовы выше и гораздо объемнее Лодура, соответственно, на узком диване помещался с трудом. И ноги приходилось поджимать. Засыпая, он успел подумать, что надо купить себе новый диван: на тот случай, если у Люка войдет в привычку ночевать здесь.
Утром Дон обнаружил, что друг сбежал еще до его пробуждения. Бесцельно послонявшись по квартире, он взял себя в руки, снял со шкафа коробку со всякой новогодней ерундой, а потом отправился за елкой и в магазин. Он не врал, когда говорил, что ему везло с ними: купленная в этом году оказалась настоящей красавицей. Дональд не любил чрезмерного украшательства, только повесил пару игрушек да гирлянду с веселыми желтыми огоньками. Через некоторое время он и на кухне развел бурную деятельность: придет Люк или не придет, а свой желудок всегда хорошо уважить в праздник, пускай он и семейный, а семья Дона давно не с ним.
Люк пришел. И принес с собой большой пакет и коробку, завернутую в зеленую бумагу и перевязанную золотой ленточкой, и почему-то это сочетание сильно врезалось Дональду в память.
Он что-то бубнил, но Дон просто махнул рукой, мол, проходи. И положил отобранную коробку под елку, где уже лежала одна, на всякий случай. Не то, чтобы Блейк сомневался, что Люк придет или не придет, но все-таки.
Потом они сидели, прямо на полу, смотрели праздничные передачи по телевизору и на мягко светившую огнями ёлку, ели мясо в черничном соусе, пили вино и слушали уличные фейерверки.
Люк подарил ему горшочек с медом. В этой невозможной зеленой бумаге в мелкую елочку был горшочек с медом, и Дональд почувствовал себя глупым медведем с опилками в голове из детской книжки.
Горшочек. С медом.
- Это самый лучший подарок в моей жизни, - честно признался он. – Самый толковый и полезный уж точно. Обычно, - задумчиво продолжил Дон, - мне дарят всякие медицинские энциклопедии или занавески. Ну, не считая детских подарков, конечно. Но на то они и детские, а?
А Люку он подарил теплые носки, спортивные штаны и рубашку в клетку, такую, типично калифорнийскую.
- Чтобы ходить ко мне в гости, - пояснил он на слегка недоуменное и в чем-то даже обреченное выражение лица Люка.
Тот фыркнул, натянул носки, стянул свой свитер и нырнул в рубашку.
- Так и ходи всегда, очень хорошо, - искренне порадовался Блейк. – Теперь ты хотя бы не похож на занудного профессора из колледжа.
- А был? – с любопытством поинтересовался Люк.
- Да, вел у нас анатомию один тип… Тощий, вечно манерный, в костюмах, - дернул подбородком Дональд. – С третьего раза зачет ему сдал, чтоб его.
- Ну, спасибо, - саркастично приподнял бровь Лодур.
Дональд только рассмеялся, беспечно и легко, и чокнулся с ним бокалом. Странно, они, как и в первый день, говорили обо всем на свете, и в какой-то момент Дон расчувствовался настолько, что сгреб Люка в свои медвежьи объятия, что позволял себе только с самыми близкими друзьями. Или с пациентами, которые были особенно дороги.
Утром он проводил Люка до дома, а сам пошел к церкви. В бога Дональд не верил, потому что считал это бессмысленной тратой своих эмоций, но мать и отец – верили, и он ходил сюда каждый год, чтобы поставить за них свечку.
А потом заглянул на кладбище, где обычно мог стоять по несколько часов, несмотря на погоду, ногу, которая в этом месте неизменно начинала подкашиваться, на людей вокруг, которые проходили и косились с подозрением и любопытством; это его всегда удивляло: что могло быть странного в грустном человеке на кладбище?
Ровно десять лет назад скончался отец. Он умер тихо во сне, после смерти матери его здоровье сильно подкосилось, но отец старался быть сильным ради Дона. А потом в очередное Рождество без нее он все-таки не выдержал и ушел, слишком долго и слишком больно для него было существовать все это время.
Дональд его не винил. Но иногда ему не хватало отца, он безумно любил его, больше, чем маму, которую плохо помнил (какими-то урывками в памяти выплывали светлые волосы, мягкие руки и вкусные пироги, песни за фортепьяно, ее красивый голос, но он не помнил ее целиком, нет). Каждое рождественское утро проводил на кладбище, даже из больницы всегда отпрашивался, сбегал, если было нужно, правда, такое только один раз было, еще в ординатуре.
Над ухом раздалось еле слышное «эй». Дональд обернулся и уперся взглядом в Люка. Тот стоял, непривычно сгорбившись, и смотрел на надгробия, губы беззвучно что-то шептали, а потом он поднял глаза на Дона, и тот почувствовал себя безумно одиноким и несчастным. Он редко позволял себе такие эмоции, но это все было как-то слишком.
Наверное, дело было в глазах, в люковых чертовых глазах, в которых постоянно отражалась неземная скорбь по миру. Блейк вздрогнул всем телом, сжал кулаки и отвернулся.
Он не мог описать, что случилось потом, потому что толком не понял. Это было как помутнение, вот этот жест Люка, быстрый и неловкий, когда он обнял его ужасно неуклюже, сбоку, Дональд повернулся в его руках, чтобы было удобнее, и они стояли так с минуту. А потом Люк отошел, и все, как будто ничего не было, но даже дышать стало легче.
- Пойдем отсюда, - тихо сказал Дональд и стремительным шагом направился к выходу.
Это было самое странное Рождество в его жизни, наверное, даже более странное, чем в год смерти отца. Но каким-то образом от этого всего стало легче, и тоска перестала жечь сердце – впервые за долгие десять лет.
4.
Потом снова начался рабочий забег. Дональд иногда видел в окне, когда появлялось время остановиться и посмотреть туда, как мимо больницы ходил Люк со своей огромной собакой. Для него оставалось загадкой, как тщедушный Лодур умудрялся справляться с таким псом, Дону почему-то постоянно казалось, что это Фенрир выгуливает хозяина, а не наоборот.
Когда у Блейка выдавались свободные часы, редко, мало и до чертиков обидно, они встречались где-нибудь, то в кафе на углу, где Дональд наворачивал блинчики, вечером порой ходили в паб, а иногда просто сидели у Дона дома. Они никогда не заходили к Люку, это было немного странно, но с другой стороны – тонкая творческая натура, кто его знает, что у него там, может, секретные исследования, о которых никто не должен был знать.
Дональду было плевать, если честно. Гораздо больше его беспокоила, даже скорее толкала на размышления, та связь, которая появилась между ними. Она была почти осязаемой, Дон думал, что со стороны это выглядит странно, и тот момент на кладбище - он что-то сломал внутри. Почему-то, зачем-то… Все это шло в условном наклонении, Дональду порой казалось, что он все придумал, ничего нет, просто он ни с кем раньше не дружил вот так. Внутри была маленькая мрачная туча, которая росла и разбухала, в каждый следующий момент обещая разразиться грозой.
К февралю все стало совсем плохо, у Люка пропало свободное время, и виделись они очень редко, даже с псом он теперь не гулял под окнами больницы. Дональд чувствовал иррациональную обиду, ничего не мог с этим поделать, злился и психовал. Приятели в ординаторской шутили, что он не то с наркоты слезает, не то девушка ему не дает.
«Уж лучше бы это была девушка», - мрачно думал Дональд.
Многие медсестры, особенно студентки-практикантки, были бы, наверное, не против стать этой самой девушкой. Помощница Дона – он знал наверняка – его боготворила и дышала через раз рядом с ним; но работу свою она выполняла великолепно, и он закрывал на это глаза. К тому же, ему малодушно льстило это внимание.
Приемные часы у доктора Дональда Блейка были по вторникам, средам и пятницам, с десяти до двух. В два он шел на пятнадцатиминутный обед, а потом бежал обратно. И вот, в очередной серый и мокрый вторник, какие Дон ненавидел всей душой, к нему в кабинет протиснулся привычно мокрый и несчастный Люк: с отчаянно красным носом и опухшими глазами он был похож на запойного алкоголика, и Дональд широко ухмыльнулся, пытаясь не заржать в голос.
- Доктор, у меня проблема, - с порога начал Люк. – У меня болит совесть, и мне постоянно мучительно стыдно.
- С этим вам к психотерапевту, боюсь, - как можно более сочувственно ответил Дон, не переставая ухмыляться.
- Мне посоветовали обратиться к вам, - приподнял одну бровь Лодур, изящно опускаясь на стул. – Прости, мне не на что свалить последние пару недель, - без малейшего перехода продолжил он, не меняя тона, отчего казалось, что он автоматически оправдывается, потому что «так надо», даже как-то механически, не думая над словами. Дон посмотрел ему в глаза, пустые и сосредоточенные, и как-то тошно стало на душе, мерзко и постыло.
- И? – наконец, неохотно отозвался он.
- Это все, - с легким удивлением в голосе отметил Люк. – Ну, пока, - он встал, мимоходом поправив пальто.
- Постой!
Дональд подскочил, схватил его за плечо и рванул к себе. Люк слабо затрепыхался, потом как-то весь обмяк и вздохнул знакомо-знакомо, очень обреченно и немного недовольно. Дон пытливо заглянул ему в глаза, и на этот раз это был такой привычный усталый серо-зеленый взгляд.
- Я действительно извиняюсь, - тихо заметил Люк.
- Зайдешь сегодня? – буднично спросил Дональд, отпуская его.
- Наверное. Да. Не знаю. Да, думаю, да. - Несколько раз кивнув самому себе, Люк все-таки ушел.
Когда явился следующий пациент, доктор Дональд Блейк сидел на стуле, запрокинув голову и тихо смеялся. Ему было хорошо и спокойно, как будто в секунду зажила старая беспокойная рана… Да хоть колено проклятущее, в тот момент Дону казалось, что мир был светлым и солнечным, что совсем не вязалось с противным липким дождем за окном.
К концу дня Дональд успел наговорить комплиментов помощнице, заведующей, пациенткам и пациентам, диагностировал всем благополучный прогноз и купил довольно внушительный пакет еды. Особенно внушительным он становился при условии, что к магазину Дон дошел уже в ночи: это был не самый плохой районный круглосуточный супермаркет, полки которого стремительно пустели после каждого нашествия мамочек с благой целью накормить семью.
Девушка на кассе улыбнулась ужасно милой сонно-растерянной улыбкой и пробила чек со скидкой. Дональд чувствовал себя королем мира.
А у себя чуть ли не под дверью он нашел мокрого и сопливого кота. То есть, Люка, который отчаянно сейчас походил на потрепанного, но бесконечно гордого представителя дворовых котов. Он сидел на подоконнике, с откровенным недовольством в глазах, и смотрел так укоризненно, что Дональд немедленно усовестился, хотя вроде и не с чего было.
- Прости, давно ждешь? – скороговоркой выпалил Блейк, останавливаясь у двери и начиная искать ключи по карманам. В карманах можно было найти все что угодно, но только не ключи.
- Мне очень хочется сказать, что уже час, - проказливо улыбнулся Лодур, - но нет. Минут пять, я только пришел вообще.
Он встал с подоконника, захватив с собой объемный бумажный пакет, из которого торчало что-то зеленое, подошел к Дону, вытащил ключ из нагрудного кармана его куртки, отпер дверь и придержал ее, пока слегка ошалевший Блейк боком протискивался в свой собственный дом в обнимку с пакетом. В таком же оцепенении он прошел на кухню, прямо в куртке и ботинках, плюхнул пакет на стол, спохватился и отправился снимать уличную одежду.
- Тяжелый день был? – сочувственно поинтересовался Люк, забираясь в кресло с ногами и включая новости.
У него была совершенно дурацкая привычка с точки зрения Дональда: иных передач по телевизору - помимо новостных каналов - Лодур на дух не переносил. Казалось, он коллекционирует все эти сводки, события и происшествия, с какой-то затаенной нежностью смотрит репортажи с места очередных баталий сильных мира сего и особенно восторженно воспринимает победы тех команд, которые играют на противоположной стороне. Дон как-то у него спросил, отчего так, ведь они – ну, плохие. А Люк посмотрел на него долго и внимательно, а потом обыденно пробубнил, что ему их жалко, ведь хорошие всегда выигрывают, и это даже почти нечестно.
Под мирный отдаленный гул голосов отлично готовилось, Дональд со странным умиротворением мешал что-то то в сковородке, то в кастрюльке, немузыкально высвистывая какую-то незамысловатую песенку себе под нос.
Потом они сидели с тарелками, Дон в кресле, а Люк – рядом на полу, и Лодур вольно пересказывал ему новости, но Дон пропускал все его слова мимо ушей. Для него это было сродни шумовому фону; куда больше его беспокоило происходящее не в данный момент, а в глобальном смысле.
Он мысленно перебирал все те два месяца их знакомства, среди которых как-то особенно ярко выделялось Рождество, его, блейкова, тоска, и вот сегодня, когда Люк вытащил у него ключи из кармана… Кстати, какого он сам их искал везде, всегда же в одно место кладет, а тут как будто какое-то помутнение нашло.
И еще как-то странно беспокоила близость Люка. Дональд почти видел, как тот кладет голову ему на колени, и он начинает перебирать тонкие черные волосы.
- Что-то не так?
Это был плохой вопрос. Нет, даже так: это был Плохой Вопрос. По статистике, после него начинались какие-то существенные проблемы, будь то реальные или надуманные. В случае с Доном скорее реальные, потому что надо было соврать, а врать он не умел категорически, ну… Как будто всю его предрасположенность к обману при небесном распределении отдали кому-то другому.
- Если честно, да, - решительно ответил Дональд. На самом деле, он даже не успел ничего толком обдумать. И решить.
Люк смотрел на него своими невозможными глазами.
- Ты. Я, - Дон махнул рукой. – Вот это вот все.
Пауза была мучительной, но короткой; Люк подвинулся ближе, прижался к ногам Дональда и положил голову ему на колени. Они сидели так в тишине довольно долго, пока Дон не пробормотал: «Пошли спать». Лодур завозился, встал, быстро скинул одежду, оглянулся как-то вопросительно, не дождался ответа и скользнул под одеяло, под чертово одеяло на дональдовой кровати.
За те несколько секунд, что Дон раздевался, он успел передумать столько мыслей, сколько никогда раньше не приходило ему в голову одновременно.
Но потом он как-то ужасно неуклюже присел на край кровати, посмотрел на Люка, который лежал тихо-тихо и, казалось, даже не дышал. Лег, повозился, устраиваясь поудобнее и не решаясь пересечь границу той половины постели, где лежал Люк. Дональд уже начал засыпать, когда почувствовал, как его мимолетно обняли ледяные руки, и успел недовольно заметить:
- Ты слишком холодный.
От этого холода еще больше клонило в сон, и Дон перестал ему сопротивляться.
5.
Дональд проснулся от холода. Во сне Люк замотался в одеяло, как гусеница в кокон, и наружу торчали только темные волосы. С минуту Дон пристально разглядывал его, наклонился было, почти касаясь губами макушки, но тут Люк заворочался в одеяле, Дон отшатнулся назад, соскочил с кровати и натянул первое, что попалось под руку. Под руку попадалось все неизменно старое и мятое, и это его ничуть не расстраивало.
На кухне он раз пять кипятил чайник: каждый раз Дон забывал сделать себе свою любимую воду с медом, рассеянно смотря на мокрый снег за окном. Когда Дональд спохватывался, вода уже была холодная, и так по бесконечному кругу. На столе стояла сковородка, куда Дон ссыпал остатки вчерашней еды, перемешал и теперь задумчиво то и дело запускал туда ложку.
Что-то шло не так, вот эти два последних месяца. Наверное, ему стоило сходить к психотерапевту. Все добропорядочные американские граждане посещают психотерапевта, без этого весь остальной мир не представляет себе жизнь американцев. В конце концов, он же не псих, просто это сложная эмоциональная ситуация, а психотерапевты как раз для таких случаев и придуманы.
- У меня для тебя есть подарок, - раздался тихий голос от двери. Дональд обернулся, щурясь.
Люк стоял в дверном проеме, взъерошенный и какой-то ужасно уютный. Наверное, потому, что он был в безразмерной зеленой футболке Дона и своих отчаянно мятых классических брюках, на которых еще угадывались стрелки. А в руках у него был горшок, в котором испуганно тряслась какая-то веточка.
- Это дерево мудрости, - пояснил Люк. – Мне показалось, что тебе, как врачу, это пригодится. - Он улыбнулся; это должна была быть ехидная улыбка, но сквозь призму утренних нежности и самокопания Дональд видел перед собой исключительно что-то вроде пушистого котенка, который говорит «мяу-мяу-мяу».
- Спасибо, - Дон встал, забрал у него горшок и поставил его на подоконник. И когда это Люк успел сгонять за кустом? Хотя вчера у него был какой-то пакет, смутно припомнил Дональд, с чем-то зеленым. Может, оно? – Только ты должен рассказать мне, как за ним ухаживать.
- Обязательно.
Нос Люка ткнулся Дональду куда-то между лопаток, а холодные лягушачьи руки обвились вокруг. И еще этот гад засунул руки ему в карманы; сквозь тонкую ткань у Дона отчаянно мерзли ноги. И сам он весь как-то замерз в тот момент, завис, выключился, а потом на выдохе спросил:
- Ты чего такой холодный все время?
Лодур что-то невнятно пробурчал ему в спину, прижимаясь сильнее, а Дональд протянул руку и потрогал листочек на деревце. Живой, даже чуть-чуть теплый. А потом его накрыло, и последним воспоминанием доктора Дональда Блейка были ледяные руки и ледяные губы, что-то шепчущие на ухо.
Вы уверены, что хотите удалить этот файл?
«Да»
«Нет»
Тор стоял на краю Бивереста, радужный камень мягко переливался под ногами, а обломки впереди змеились золотистыми искрами. Хеймдалль был чуть позади, бесстрастный и суровый – как и много сотен лет до этого.
Тор думал. Слова Хранителя поселили в нем мрачную решимость, которая крепла с каждым днем. Друзья вились вокруг него, словно он был медом, а они – тем смешным медвежонком, которого Джейн показывала ему в коробке, как ее… телевизоре. Мать то и дело подходила, но не решалась завести разговор. Тор знал, что она говорит с Сиф, пытается вернуть детскую любовь, чтобы он забыл Землю, но все это было бесполезно.
Он скучал по Джейн. Но гораздо больше его мучала тоска по брату. Локи, он был… Он же был его лучшим другом, братом, и Тор любил его, хотя, как ему казалось, прекрасно знал всю изворотливую натуру дорогого брата. Он прощал ему все, потому что Локи отлично знал, как вить из него веревки, но – самое главное, то, что все всегда упускали – суровый бог грома был вовсе не против.
Хеймдалль никогда не покидал свой пост.
Тор оглянулся на него, потом снова взглянул в бездну того, что на Земле называли космосом. Восемь миров были перед ним, ему нужно было просто найти один-единственный, в котором есть…
Тор сделал шаг, ноги соскользнули по краю, золотые искры вспыхнули, и, падая вниз, он услышал протяжный рев трубы Хеймдалля.
А потом были только свист ветра в ушах, калейдоскоп картинок перед глазами и тишина. И в этой тишине отчетливо был слышен крик новорожденного младенца.
Вы уверены, что хотите удалить этот файл?
«Отмена»
Могучий бог грома открыл глаза на потрепанной кухне, которая принадлежала доктору Дональду Блейку, и еще не придя в себя окончательно, на чистом рефлексе, рванулся в сторону.
- Локи, - просипел Тор. В голове было мутно, сознание возвращалось тяжело. Наверное, так люди ощущают похмелье.
- Здравствуй, брат, - кивнул Лодур.
Он выглядел несчастным. Если бы Тор не знал Локи так хорошо, он бы, может, и поверил, тем более что воспоминания последних двух месяцев душили и обступали со всех сторон. И сегодня, вчера, и этот ясень, откуда только Локи достал веточку Иггдрасиля… и зачем. Вопросы роились в голове Тора назойливой стаей, головная боль убивала, а брат, тот самый, ради которого он шагнул с разрушенного моста, стоял перед ним, живой, здоровый и такой до отвращения демонстративно-несчастный, что хотелось свернуть ему шею голыми руками.
- Зачем все это было? – Тор шагнул к нему навстречу. – Зачем, Локи?! Это была слишком злая шутка.
- Это была не шутка, - Лодур (какое необычно милое имя выбрал себе бог обмана, притворяясь человеком!) облизал губы. – Я даже сначала не знал, что это ты. Честно. Просто…
- Что? – рыкнул Тор, делая еще один шаг вперед. – Что – честно?!
- Меня тянуло к этому доктору, даже когда я не понимал, что это ты. Когда понял, стало хуже. Рядом с тобой тепло, Тор, Всеотец, как ты не понимаешь!.. – Голос Локи сорвался на крик. – Рядом с тобой мне всегда было тепло, потому что… Детьми, - он говорил беспорядочно, глаза блестели, - детьми, помнишь, как мы играли на мягких шкурах? А потом ненависть, она горячая, как лава, тебя было так удобно ненавидеть, Тор! – Это уже была форменная истерика. – И… - Голос Локи сорвался, он рвано всхлипывал.
Тор подошел к нему и сгреб его в свои медвежьи объятия. Через некоторое время Локи затих и как-то обмяк, Тор уже начал было подозревать, что сейчас его ждет очередной подвох, как брат выскользнул из его рук.
- Тор, я…
- Убирайся, - тяжело уронил тот в ответ, и сам себе удивился. Он так рвался в Мидгард, чтобы все снова было хорошо, как раньше, и вот теперь, когда он нашел, он понял, что ничего уж не будет. Ничего больше не будет, пока он не разберется во всем. Не поймет.
- Тор. - Локи смешно, совсем по-птичьи, склонил голову набок.
- Я сказал, убирайся. Я не хочу тебя видеть.
И Локи исчез. Просто, вот он был – и вот его нет, на удивление послушно и как-то обреченно. Тор тяжело опустился на стул, машинально отпил из чашки. Внутри было пусто, бескрайнее ледяное поле, которое оставил после себя младший брат. Тор не знал, что делать со всеми этими чувствами, не знал, что делать дальше, где Мьёльнир, в конце концов!..
Он вспомнил вчерашний день, это было так чудовищно давно и… Эту странную нежность, совершенно ненормальную для Тора.
Локи говорил, что это случайность. Что он не обманывал и не хотел пошутить над ним, но в это было слишком сладко верить.
Тор закрыл глаза и прислонился затылком к стене. Она была теплой и шершавой, надежной. Рядом с такой вещью было хорошо размышлять, а именно это сейчас ему и требовалось.
Сцена после титров
Агент Коулсон припарковался у милого на вид кафе. На витрине была нарисованная внушительная стопка блинов, политых сиропом. За стеклом суетилась за стойкой милая девушка с толстой косой, обернутой вокруг головы, и неслышно шутила о чем-то с посетителями.
Он вылез из машины, сверился с записями, дошел до нужного дома, набрал номер квартиры и нажал кнопку вызова.
- Да? – раздался из динамиков шуршащий, но очень узнаваемый голос, низкий и грубый.
- Почта, - меланхолично ответил Коулсон. Потом он нажал кнопку быстрого вызова на телефоне, дождался, пока ему ответят и отрапортовал. – Сэр, мы нашли его.
@темы: Фанфик, вселенная Marvel, Локи, PG-13, Тор
-
-
12.11.2011 в 06:32про то, как один продуманный шаг может все испортить. Или исправить. - надеюсь, что все-таки исправить))
-
-
12.11.2011 в 23:01