не привычное я создание тащить свои монтажи на сообщества, но раз пошла такая пьянка - режь последний огурец. внесу небольшую лепту в развитие сего прекрасного чертога. совершенно пролетарская нарезка под отрывки из чудеснейшей песни Ольги Волоцкой - едва я услышала ее, сразу же загорелась идеей. увы, роль Нари так и повисла в воздухе - никто не явился на "кастинг". ну да что получилось, то получилось
преслеш-инцест-про рога, скандинавы вертятся в гробах, а Локи-электрошокер это полет фантазии; лично я против рогов ничего не имею, на самом деле. драббл.
hey :3- Ты действительно собираешься это носить? Локи нагнул голову вперед, уперевшись кончиками рогов в зеркало, и повел подбородком. Тор поморщился от оглушительного скрипа: на зеркале остались царапины. - Эта сталь сродни той, из которой сделан твой молот. Между прочим, я за него заплатил. Услуга за услугу, абсолютно честно. - Выносил отпрыска королю карликов? - хмыкнула Сив. Локи кинул на нее негодующий взгляд и пропустил холодную искру между кончиками рогов. - Я бы не язвил на твоем месте, Сив. Я помог разрешить один застарелый... конфликт между двумя племенами. И в инциденте с родами я был жертвой, а ошибку совершили вы, - отчеканил маг. Повеяло холодом. Стакан Тора покрылся инеем. Старший Одинсон улыбнулся и поднял его. - За это спасибо, братец. А кто старое помянет... Вообще сейчас речь не о том. Мог бы и другой фасон взять, менее... козлистый. - Он просто не стесняется своей истинной натуры, Тор, - не унималась Сив, - да и так кажется выше рос... Глаза Локи полыхнули холодным огнем, и воительница застыла с открытым ртом, не закончив фразы метая злобные взгляды. Тор нахмурился. - Отпусти ее, брат. Она шутит. - Неплохо было бы, если бы она шутила в другом месте. Скажи спасибо, что я не разбил ее язык. А немного льда вместо слюны поумерит ее пыл, - Одинсон подошел к Сив не сгибая головы, простреливая искорками между кончиками рогов, - В следующий раз я заморожу твое сердце, вздорная девка. Повисло молчание. Тор растерянно моргал, не зная, хвататься за молот или... или не хвататься за молот. Третьего варианта светлую голову, как обычно, не посетило. Хватать и удерживать Локи смысла не было, он мог уничтожить каждого из этой компании, кроме, собственно, самого Тора будучи привязанным к столбу на вершине мира и с зашитым ртом. Да и Тора, скорее всего, мог бы, если бы захотел, но в чем старший Одинсон был точно уверен, так это что брат не причинит ему серьезного вреда. Сив от страха и неожиданности, так и не решилась вытащить меч. Локи развернулся на каблуках и порвисто вышел из залы, провожаемый недоуменными взглядами. - Он выглядит... внушительно, - выдавил Фандрал. Тор положил руку на рукоять молота и хмуро посмотрел на озлобленную воительницу. - Скоро должно оттаять. А ты не лезь на рожон, женщина. Хоть ты и неплохо машешь мечом, молчать, когда нужно, так и не научилась, - отрезал громовержец и отвернулся, намереваясь догнать брата. В глазах Сив стояли слезы. - Никогда он не усомнится в брате, никогда не примет твою сторону. Ты жалкая полу-женщина полу-мужчина, и не быть тебе ни славной как воин, ни счастливой как жена. Сив сжимает руками виски. - Уходи из моей головы! - Я всего лишь оформляю то, что ты сама оформить не можешь, жалкая. Он мой брат. Ты не отвернешь его от меня, потому что я не отвернусь от него сам. - Нет! - Спи. Во снах, говорят, исполняется желаемое. Повеселись там. Сив бьет дрожь, она глотает слезы и обмякает на диване, теряя сознание.
Локи поворачивается к брату. В их общей комнатке никого нет. На рогах играют блики света вперемежку с искрами льда. - Ты слишком жесток с ней. - Она хамка, ее полезно проучить. тем более, что кому понравится целовать холодный рыбий ротик? Тор хмурит брови, но на лице Локи играет заразительная улыбочка, наглая, смешливая, но не озлобленная. Тор вздыхает, младший опирается на широкое плечо и статскивает шлем с черноволосой головы, вертит произверение цвергов в руках, а громовержец кривит губы. - Нет, каска все равно дурацкая. Локи фыркнул и растворился вместе со шлемом в воздухе. Признаваться в том, что выбор модели он проиграл карлику-кузнецу не хотелось принципиально.
Планирую сделать по "Тору" серию мини-миди-фиков. Скорее всего, в ней будет три текста, и это первый.
Фандом: "Thor 2011" Название: Aurora Borealis: начало Автор: Solli Беты нет Рейтинг: PG-13 Категория: преслэш, гет Пейринги: Один/Лафей, Один/Фригг Жанр: драма Предупреждения: телесные наказания Дисклеймер: все принадлежит студии «Марвел» и богам Асгарда Саммари: Лафей проявил слабость, за которую ему придется расплачиваться всю жизнь
читать дальше*** *** Ледяное копье пролетело в воздухе в дюйме от щеки Одина и где-то сзади вонзилось в смерзшуюся землю. Лицо заливал пот, перемешанный с кровью - правый глаз совершенно заплыл, на губах горчило. Отерев лоб краем замызганного плаща, Один огляделся. Тут и там в отдалении полыхали костры и не смолкал шум битвы. Много дней прошло с тех пор, как они выбили етунов из Мидгарда и гнали их до Етунхейма - сегодня утром асы подступили к самым стенам дворца и взяли их штурмом. Много храбрых воинов полегло в бою – ледяные великаны заплатят за каждого из них... Но сейчас еще не время было считать потери: главная цель затерялась в темноте, спряталась среди бесформенных груд, в которые воины Асгарда обращали всё на своем пути. Лафей.
Заклятый друг, любимый враг. Как давно – и словно вчера – они бродили вдвоем по заросшим клевером лугам Мидгарда и рассуждали о том, как должен быть устроен мир, чтобы все в нем было в гармонии и равновесии. - Вот волк пожирает ягненка, – говорил Лафей. – Ты скажешь: хорошо ли это или дурно? Пустишься в рассуждения о добре и зле, о равенстве, которое нарушает сильный, убивая слабого. Но ведь природа не ведает таких понятий, как добро и зло. Слабость и сила – вот ее абсолют. Сражайся или умри. - Чем же тогда мы отличаемся от животных? – возражал Один. – Зверь без раздумий пожирает зверя, в нас же есть чувство справедливости, и сострадание, и жалость. Разве нет ничего такого, что для тебя стоит выше твоей жажды доказывать всем свою силу? - Есть, – отвечал Лафей, отводя взгляд, и всякий раз умолкал, словно не желал признаваться в том, что же именно способно сделать его уязвимым и слабым. Один и не допытывался, полагая, что Лафей однажды сам расскажет ему всё. - Вот видишь. На том и держится мир, – говорил он рассудительно. Странная это была дружба. Все удивлялись ей. Не смели осуждать Одина вслух, но перешептывались за его спиной. Одину было наплевать. Он знал, что в этих беседах с Лафеем открывает что-то важное, что Лафей помогает ему лучше понять миропорядок, постичь то совершенное и несовершенное, что было в нем. Услышать, какие из струн звучат фальшиво, и отстроить лад.
Пока дружина проводила время за пирами и военными забавами, Один ходил по холмам и лесам, и все яснее внутри него звучала песня, дивная, таинственная и гармоничная. - Ты слышишь? Это горы говорят с нами... трава, вода, воздух! – произносил он негромко, останавливаясь и поднимая вверх указательный палец. Лафей, пыхтя, стоял рядом. Он не слышал пения – его затрудненное дыхание пригибало траву к земле. - Хель забери твою песню, – ворчал он, следуя за Одином и оставляя на траве гигантские инеистые следы. – Она звучит у тебя в голове. Поэтому ты не слышишь, о чем говорят твои воины. - О чем же они говорят? – примирительно спросил Один, устраиваясь под деревьями и вдыхая ароматы поздних, отцветающих трав. - О том, что ты нашел себе неподходящего приятеля, – огрызнулся Лафей и лег чуть поодаль – чтобы не слишком скоро проморозить поляну. – О том, что не предаешься пирам и веселью вместе со всеми, не сражаешься и не охотишься, а все бродишь, будто рано овдовевшая жена, а следом за тобой таскается уродливое чудовище. С этими словами Лафей достал свой ледяной клинок и со злостью всадил его в землю. Один негромко рассмеялся. - Они так говорят? – переспросил он, поднимаясь и отряхивая плащ от приставших травинок. – А тебе что за печаль? Лафей быстро глянул в сторону друга и отвернулся. - Я знаю, что они правы, – глухо пробурчал он. – Я не умею веселиться, презираю их всех за их самолюбование... Их гулянки... Я всегда считал, что война – вот истинный пир. Ты сбил меня с толку, Один. Я не слышу этих твоих песен, трава не нашептывает мне сказания, она чернеет и умирает от одного моего прикосновения. Я не желал стать твоей тенью, но стал ею. Теперь я не понимаю, что важно, а что нет. - Что тебя тревожит? – спросил Один, подходя ближе и устраиваясь рядом с ним на пожухлой вымерзшей траве. – Разве ты не видишь – я не слушаю чужих голосов. Зачем же слушаешь ты? Он устремил пристальный взгляд чистых, как горный ручей, голубых глаз прямо на Лафея. И словно искра мелькнула между ними и потонула на дне тяжелого, как омут, взгляда етуна. - Потому что я теперь сам не знаю, кто я, – отвечал Лафей сердито. - Это же так просто, – покачал головой Один. – Ты мой друг. И мне все равно, что думают о тебе мои соратники. Что бы они ни говорили – их слова никогда не будут иметь больший вес, чем то чувство, которое я к тебе испытываю. Лафей, впрочем, не выглядел успокоенным. - Вот как, – пробормотал он, невольно отодвигаясь, когда Один придвинулся ближе. – Ты, стало быть, думаешь, что мы всегда будем вместе? - Конечно, – нахмурился Один. – Дружба сильней всего на свете. Она не отцветает, как дерево, не закатывается, как солнце, не тает, будто снег. Она подобна камню на морском берегу – жизненные волны лишь делают ее более гладкой. - Ты мастер говорить речи, – сказал Лафей. – Они словно музыка... - Так теперь и ты услышал? – обрадовался Один. - Я давно слышу ее, – неохотно признался Лафей. Брови его сошлись на переносице, и взгляд стал тяжелым и сумрачным. - Почему же ты не сказал сразу? - Никогда ни один етун никому не признавался в своей слабости, – хмуро проговорил Лафей. - В чем же твоя слабость? – Один склонился ниже, видя, как широко распахнулись оранжевые глаза етуна и как тот поджал губы, словно еле сдерживая волнение.... И в этот миг, разливаясь в воздухе неспешными, но сильными волнами, между деревьев заструилась музыка, такая прекрасная, какая, наверное, не звучит и в Валгале... - Вот она, совсем близко! – возликовал Один, вскакивая на ноги. Лафей поднялся вслед за ним. Он выглядел обескураженным и растерянным. - Неужели ты не слышишь? Эта песня... я почти могу различить слова.... – Один радостно засмеялся. – Это совсем близко, пойдем! И он кинулся в лесную чащу, ощущая за своей спиной дыхание Лафея, еще более тяжелое и прерывистое, чем обычно.
Деревья, словно нарочно бросавшие сеть своих узловатых корней ему под ноги и цеплявшиеся за подол его плаща, вскоре расступились: взору открылся берег небольшой реки, на берегу на камнях устроились девушки с прялками. Одна из них сидела поодаль и пела, так мелодично, будто в сердце ее была заключена самая нежная свирель. Тяжелые золотые косы лежали на ее плечах, а руки двигались легко и невесомо, словно она не касалась нити и та сама собой, по волшебству, свивалась в полотно. Один замер, растворяясь в звуках ее песни. Но девушка подняла глаза и умолкла. А следом за ней обернулись к чужаку и все ее подруги – Один успел заметить, что не было среди них краше его таинственной певуньи – прежде чем за его спиной раздался громкий треск и брань, и на полянку выкатился Лафей. - Хель забери... – начал он. И тотчас все пришло в движение. Девушки, подобно стайке крохотных перепуганных птиц, с криками ужаса бросились врассыпную, кто куда, лишь мелькнули и исчезли среди деревьев подолы их светлых платьев. И только одна осталась сидеть на месте. Та, что пела песни. Та, которую Один услышал прежде, чем увидел, а увидев, не хотел больше расставаться никогда. - Как тебя зовут? – спросил он негромко, подходя к ней, и она поднялась ему навстречу. - Фригг, – голос ее звучал мелодично, словно она и теперь пела свою песню, нежную и грустную. – А ты, должно быть, Один? Я много слышала о тебе. Прими от меня дар, – она протянула ему свою работу – легкую длинную рубашку из тончайшей серебряной нити. - Благодарю тебя, Фригг, – отозвался Один, принимая подарок и с изумлением ощущая, как нежнейшая пряжа согревает его ладони. – Я буду носить твой подарок, покуда он не износится, а твой образ в своем сердце буду носить и после того, как сношу десять десятков таких рубашек. Отчего твоя песня так грустна, Фригг? - Оттого она грустна, что говорит о ребенке, оставшемся без отца и матери, брошенном и потерянном... Озерный народ от начала дней поет ее, рассказывая, как брошенное дитя проделало путь в корзине вниз по реке, чтобы возвестить... – она умолкла и склонила голову. - Что же возвестить? Что? – допытывался Один, но Фригг лишь качала головой, и в ее ясных синих глазах сверкали слезы. - Дикие, необразованные племена этот озерный народ, – заявил доселе молчавший Лафей. - Боятся каждого шороха, воевать неспособны, все бы им распевать песенки да устраивать танцы под луной. Пойдем отсюда, скоро ужин, и ты рискуешь пропустить его, расточая свои речи. Фригг подняла на него потемневшее от гнева лицо, и оба принялись сверлить друг друга взглядами. Один положил конец этому безмолвному поединку. - Мой друг Лафей прав, мы не можем задерживаться дольше, – сказал он мягко. Тот самодовольно фыркнул за его спиной, но Один еще не закончил. – Лишь об одном я спрошу тебя, Фригг. Хочешь ли ты променять лесную чащу на золотой чертог? Хочешь ли смотреть на облака не снизу вверх, но сверху вниз? Хочешь ли ткать рубашки не для своих сородичей, но для меня одного? Твоя песня долго вела меня к тебе, и вот я здесь - разве могу я так легко и глупо отпустить свое счастье? Разве смогу уснуть ночью, вспоминая свет твоих глаз? Знаю, что нет. Ни сегодня, ни завтра я не смогу забыть тебя, расстаться с твоим образом, и если так, то для чего расставаться? Согласишься ли ты, Фригг, стать моей подругой, и вместе со мной, на правах царицы, подняться по золотым лестницам моего дворца в Асгарде?
Последние его слова потонули в треске ветвей – Лафей, очевидно, раздраженный долгими речами, отправился в обратный путь через чащу, едва не с корнем вырывая столетние дубы. Один хотел было броситься за ним, чтобы удержать, но замер, привороженный взглядом темных глах Фригг. «Да!» - сказали ее глаза. Только это. Всего одно слово. И сердце Одина перевернулось и задрожало, как пойманная в силки птица. Он протянул руку, и Фригг смело вложила в нее свои тонкие пальцы.
Дружина встретила известие о грядущей свадьбе Одина бурным ликованием. Лишь Лафея не было среди них. Он исчез, словно прошлогодний снег под лучами весеннего солнца. Спустя некоторое время Один узнал, что его старый друг вернулся в Етунхейм и заперся там в своем замке. Поначалу этот странный поступок почти заставил Одина страдать. Лафей не отвечал на письма, и даже попытался убить гонца, посланного из Асгарда. Один вскипел гневом и яростью, и намеревался отомстить за растоптанную дружбу, но потом отвлекся на вещи куда более значительные и важные: они с Фригг обустраивали дворец, который теперь почему-то не казался Одину ни пустым, ни скучным... В этих хлопотах незаметно минуло время со дня их свадьбы до дня летнего солнцестояния, когда Фригг принесла ему самый бесценный дар - сына. Один много повидал, но ничто в его жизни не могло сравниться с ощущением, заполнявшим сердце всякий раз, когда он сидел возле колыбели своего ребенка. Фригг с веретеном обычно утраивалась рядом и тихонько пела – теперь ее песни были куда более радостными. Излюбленный некогда сюжет про брошенного ребенка, который в корзине плывет вниз по реке, был забыт. - Сейчас у меня есть все, чего я хотел в жизни, – говорил Один, и она улыбалась ему в ответ. Два года пролетели как два дня – и ровно в день летнего солнцестояния Лафей собрал войско и двинулся войной на Мидгард. Один пока еще не знал, что именно он сам и был истинной целью этой войны.
*** Темная тень выросла перед ним внезапно – етуны умеют сливаться со скалами, из которых когда-то родились. - Один. Я знал, что ты не останешься в стороне. Голос Лафея звучал в ушах набатом. Один поднял голову, пытаясь рассмотреть в полумраке лицо бывшего друга. - Что тебе нужно, Лафей? – произнес он. – За что ты ополчился против жителей Мидгарда? Почему напал на них? - А ты не догадываешься? – воздух с каждой секундой становился все холоднее. Одину было трудно дышать, но он не двигался, и такой же ледяной глыбой замер перед ним Лафей. – Я напал на них потому, что силен, а они – слабы. Напал, потому что хотел напасть. Напал, потому что знал, что смогу победить их и обратить в своих рабов. Какой ответ тебе нравится, Один? Ты волен выбрать любой из них. - Оставь, Лафей, – отозвался Один негромко. – Это ложь. Тебе не нужны ни рабы, ни доказательства твоей силы. Так чего же ты добиваешься? - Довольствуйся ложью. Едва ли правда понравится тебе больше, – Лафей ронял слова как камни. - Я предпочитаю правду, какой бы горькой она ни была, – возразил Один. – Ведь ты знал, что я не позволю тебе уничтожить Мидгард, не так ли? - Что ж, ты прав. Я ждал тебя, – Лафей отступил на шаг. – И ты предсказуемо примчался на защиту. Любой другой на твоем месте сейчас наслаждался бы радостями семейного очага в своем золотом дворце, вдали от тягот и невзгод этого мелкого, жалкого и ничтожного мира.... Я слышал, у тебя появился сын... – добавил он тем же тоном, каким говорил о жителях Мидгарда. – Не теряешь времени даром. - Тебя это не касается, – взорвался Один. Ему надоели и эти загадки, и этот пустой бессмысленный разговор. Остатки желания разобраться в причинах, побудивших Лафея поступать так жестоко и глупо, окончательно покинули его душу, оставив место лишь жажде справедливости и мщения. – Мой ребенок, моя жизнь и я сам... Даже не пытайся заговаривать со мной об этом. Ты мог быть рядом со мной и разделить мою радость, но утратил это право. - Неужели? – в голосе Лафея прозвучало глумление. – Когда же это произошло? Как вышло, что ты в один миг вычеркнул меня из своей жизни, Один? Такова, значит, цена твоих слов... и твоей дружбы? - Моей дружбы? О чем ты говоришь? Тебе, вероятно, так сильно нужна была моя дружба, когда ты укрылся в своем мире, точно трусливая крыса. Я пытался говорить с тобой, ты не отвечал. Чего же ты хочешь теперь? - А ты, должно быть, хотел всего и сразу, не так ли, Один? Думал, что я по-прежнему буду ходить за тобой, будто тень твоего плаща, тогда как ты воркуешь со своей избранницей? Что ж, ты ошибся во мне, а я – в тебе. Время разговоров прошло. Осталось всего одно дело, которое нам нужно обсудить. Ты спросил, чего я хочу теперь. Я отвечу тебе. С тех пор, как ты отвернулся от меня и предал нашу дружбу – с тех самых пор я хочу лишь одного. Смерти. - Смерти? – повторил Один растерянно. - Да. Я хочу, чтобы ты исчез, чтобы даже следа твоего не осталось ни в одном из девяти миров, вот чего я хочу, Один. И ты даже не представляешь, как скоро мое желание исполнится! – прорычал Лафей и поднял руку – в ней сверкнул ледяной кинжал. Один едва успел уклониться. От былой растерянности не осталось и следа. Он больше не видел Лафея – перед ним был враг, ледяной великан, жестокий убийца, заслуживший наказания. Прошептав про себя имена жены и сына, Один стремительно перешел в наступление. Высоко подняв Мьельнир, он вложил в него всю свою силу, прежде чем опустить на землю, так что она тотчас пошла глубокими трещинами. С грохотом начали обрушиваться верхушки громоздящихся в отдалении скал. Лафей кинулся вперед, целя Одину в сердце, но дрожь земли не дала ему удержаться на ногах, и Один снова увернулся от удара. Глаза ледяного великана фанатично полыхали красным огнем – он намеревался биться до последнего. Один снова занес Мьельнир – от следующего удара трещины, образовавшиеся во льду, расширились, открывая черные бездонные провалы. Дрожь охватила уже и ближайшие скалы, Лафей на миг обернулся туда, где у их подножия высился храм етунов. Этот взгляд не укрылся от Одина – должно быть, ледяной великан хранил там что-то ценное.
Балансируя на краю пропасти, они наносили друг другу удары, и поединок все длился и длился. Один знал, что Лафей будет биться до тех пор, пока есть силы, значит, нужно лишь продержаться дольше него. Тесня противника ближе к скалам, Один ударил молотом по одной из обледеневших каменных стен, и по всей гряде прокатилось гулкое эхо – на головы соперникам посыпалась ледяная крошка, и Лафей снова оглянулся в сторону храма – камни с грохотом падали на его крышу и срывались вниз. «Что же ты скрываешь, Лафей?» – подумал Один. Воспользовавшись минутной заминкой своего противника, он метнул Мьельнир и сбил ледяного великана с ног. Тот грузно опрокинулся на спину, и Один мгновенно приставил острие копья к его горлу. - Ты проиграл, – произнес он, тяжело дыша. Лицо Лафея исказилось от злобы, но возразить было нечего. - Ты отзовешь своих воинов и прикажешь им сдать оружие, – продолжал Один, по-прежнему держа его на прицеле – даже поверженный, Лафей оставался воплощением подлости и коварства. Тот скосил глаза – Одину не нужно было следить за направлением его взгляда, чтобы понять – тот снова смотрит на етунский храм. - Хорошо, – прохрипел он наконец. – Я сделаю, как ты скажешь. - Это еще не все, – Один помедлил. – Твои воины заплатят за ущерб, причиненный Мидгарду, и за те потери, которые по твоей милости понес Асгард... Но у нас с тобой есть долги, которые остались между нами двоими. По ним ты расплатишься сам. Лафей дернулся, едва не наткнувшись на острие копья. - Что тебе нужно? – прохрипел он. По лицу его, все еще красивому, прошла судорога. Он был унижен и раздавлен, но Одину казалось мало и этого. - Повернись, – велел он сурово. – На колени, спиной ко мне. Не так ли из-за спины ты сам напал на невинных людей? Лафей молчал, и это разозлило Одина. - Я проклинаю тебя за то, что ты предал нашу дружбу. Я любил тебя. Действительно любил, – произнес он. – Но ты сделал свой выбор, и этот выбор – вечная тьма. Ибо отныне в твоем мире всегда будет темно. Я погашу твой пыл, так, чтобы тебе неповадно было думать, будто ты – сильный. Я навсегда отучу тебя нападать на слабых. С этими словами он поднял копье и превратил его в хлыст. Первый удар пришелся по спине Лафея чуть выше пояса. Тот взвыл от боли, но Один оставался неумолим. Он продолжал методично орудовать хлыстом. От этих движений он почувствовал что-то сродни возбуждению – и немыслимую ярость, которая переполняла его до краев. Вскоре Лафей затих, и лишь вздрагивал каждый раз, когда плеть ударялась о его тело. Когда Один закончил, возвращая копью его обычный вид, по нему струилась голубая етунская кровь. Наскоро обтерев его снегом, он поднял молот и побрел в сторону храма. Тяжесть в ногах едва позволяла ему двигаться, и каждый шаг давался с немыслимым трудом. Поднявшись по ступеням наверх, он обернулся – Лафей лежал на земле в той позе, в какой он оставил его. Враг был повержен окончательно, и так жалок, что в сердце Одина на миг шевельнулось сострадание. Он замер, еще не зная, что собирается предпринять, как вдруг до его слуха долетел тихий плач. Тоненький слабый голосок принадлежал, без сомнения, ребенку, и Один поспешно вошел под своды храма. По стенам плясал голубоватый свет пламени ледяных факелов. Камнепад не сумел повредить святыне великанов – мощный свод остался невредим. Один прошел колонный зал и остановился у алтаря. Крохотный младенец лежал в корзине, поставленной прямо на пол. Он был завернут в грубое тряпье, но на шее его красовалось ожерелье царей Етунхейма. Один поднял ребенка на руки, избавляя от тряпок и ожерелья – тот тотчас примолк, и на щеках его проступил румянец, какого никогда не бывает у детей етунов. Один завороженно смотрел, как синева сходит с его лица, шеи, тела, – еще мгновение, и ребенок цветом кожи уже не отличался от его собственного сына. Один завернул его в подол плаща и, бережно прижимая к груди свою ношу, вышел наружу. Война была окончена, и он не собирался задерживаться здесь больше – его давно ждали дома.
*** Перемирие было заключено быстро и без лишних хлопот. Как только етуны узнали, что их царь сдался, они сразу же сложили оружие – такова уж была их природа. Один поручил своей дружине закончить это дело, а сам поспешил вернуться в Асгард. Оставаться здесь дальше он не мог, испытывая после победы над Лафеем отвращение ко всему. Ему хотелось поскорее выбраться из этой пучины грязи и унижения, туда, где всегда царили доблесть и величие. Он поднимался по золотой лестнице своего дворца и ощущал, как оцепенение постепенно отпускает его душу из ледяных тисков. Фригг при виде искалеченного мужа ахнула, прижала руки ко рту, но Один лишь покачал головой. - Я принес тебе подарок из Етунхейма, – сказал он и развернул плащ. На лице Фригг секундное изумление сменилось деловитостью. Она взяла ребенка, и тот разулыбался. - Он прелестный! – когда Фригг снова подняла взгляд на мужа, лицо ее светилось, и Один залюбовался ею. Она ни о чем не спрашивала – подошла к кроватке Тора и положила младенца рядом со своим сыном, показывая, что принимает его в семью. Тор, не просыпаясь, сразу же по-хозяйски обнял его. - Теперь у него есть младший брат, – Фригг стерла белоснежным фартуком кровь с лица мужа и тихо добавила, – ступай к лекарю. И приходи утром проведать нас с мальчиками.
*** Етунский младенец оказался на удивление живым и любопытным – ползал по комнате, но охотно шел на руки и ластился, как нормальный ребенок асов. Ничто, кроме острого носика, не выдавало в нем сейчас сына Лафея. Он легко поладил с Тором и Фригг, но больше всех остальных любил Одина. И тот испытывал удивительное волнение всякий раз, когда Локи – так он назвал приемного сына – забирался к нему на колени. Этот ребенок мог весь день просидеть на руках у отца, глядя на огонь. Тора бы никакие силы не заставили вести себя так смирно. Возможно, именно то, что они были такие разные, позволило Тору и Локи привязаться друг к другу: противоположности сходились, как когда-то сам Один сошелся с Лафеем. И Один довольно быстро отправил на задворки своего сознания мысль о том, чьим сыном был Локи на самом деле. Теперь мальчик принадлежал ему, и ни за какие сокровища мира Один отныне не согласился бы расстаться с ним.
Написано почти сразу после просмотра фильма. Раз бедного Лаувейю не любит даже родной сын, решила я, значит, его буду любить я. PG, ангст, жанр - что-то вроде missing scene; намеки на слэш и инцест, которые почти не видны даже самому автору. Пейринги: Локи->Тор, Лаувейя/Локи, все одностороннее, как дружба Америки с Ливией. читать дальше Он победил. Он всех их обхитрил, обманул, обвел за нос. Могучий Тор с его молотом, отец со всей его мудростью оказались бессильны ему помешать. Он уничтожил чудовище, правившее Ётунхеймом, и скоро от этого темного замерзшего мира не останется даже пыли. Все будет так, как пожелает он, Локи, - у него будет все то, чего желает он, Локи, желает так давно. Он лежит, распростертый на Радужном мосту, и смотрит на Тора. Тот мог бы убить его сейчас, но смерть Локи уже ничего не изменит. Лицо Тора - прямо над ним, высоко, не дотянуться. Такое спокойное, такое родное. Такое чужое. Локи смотрит на него, ища в этом незнакомце своего Тора - вспыльчивого, горячего, бесшабашного. Локи узнает его и не узнает. Есть ли у него еще брат? Поймет ли отец, для чего Локи пошел на эти жертвы? У него ведь был и другой отец, равнодушно думает Локи. Сегодня Локи его убил.
- Я горжусь тобой, сын, - голос чудовища настиг Локи, когда тот уже занес ногу над порогом ледяного чертога. - Тебя вырастили асы, но в душе ты остался ётуном. Я... рад, - на плечи ему легли холодные лапы. - Из всего, что я потерял, я больше всего сожалел о тебе. Локи застыл, краем глаза успев увидеть, как растворяются в потемках тени великанов-охранников, оставляя его наедине с царем. Стылая пустота разливалась по нутру, леденила мысли и сердце. Откуда-то Локи знал: если он сейчас взглянет на свои руки, то увидит синеву. Отвратительное, непонятное, чужое смело к нему прикасаться. Смело называть своим сыном. Даже когда Один открыл ему тайну его происхождения, Локи не чувствовал себя таким грязным. Хотелось убить чудовище, уничтожить, испепелить, чтобы даже праха не осталось, выжечь из памяти, соскрести с кожи, вытравить из крови. Никогда еще Локи так страстно не желал чьей-то смерти. Он сжал руки в кулаки, напоминая себе: это ненадолго. Ему недолго придется терпеть. Он уничтожит чудовище, сотрет из бытия этот мрачный мерзлый мир, и отец, его настоящий отец, наконец увидит и признает, что он достоин называться Локи Одинсоном, царевичем Асгарда, и брат... Он слышит мягкий звук, словно кто-то опускается на колени, и ледяные руки обвивают его грудь. Чудовище утыкается лицом ему в лопатки, и холод его дыхания пробирает Локи даже сквозь доспехи. - Прости меня, сын, - шепчет чудовище. В его голосе - скорбь, древняя и стылая, как льды Ётунхейма. - Прости, что оставил тебя. Прости, что позволил им тебя забрать. - Теперь я отомщу, - говорит чудовище спокойно и торжественно, словно принося клятву. - Мы отомстим. И Локи хочет закричать: нет никакого "мы", чудовище, есть ты и я, и тебя скоро не станет, тебя и твоего мерзкого мирка, останусь только я, и тогда ничто не встанет между мной и отцом, мной и... Локи чувствует, что опасно близок к истерике, и прикусывает губу, чтобы не сорваться и не закричать. По подбородку ползет струйка крови - обжигающе холодной. - Дай мне взглянуть на тебя, сын, - выдыхает чудовище почти благоговейно, и Локи одеревенело поворачивается к нему лицом. Ладонь чудовища скользит по его щеке, осторожно, словно это не Локи в руках Лаувейи, а бабочка с разноцветными крыльями, каких Локи ловил с Тором в детстве у подножия Иггдрасиля. Потом Тор отрывал им крылышки, а Локи аккуратно прикалывал к черному бархату и убирал под стекло. У него до сих пор сохранилась его коллекция... Ладонь чудовища так бережна и нежна, что под ее движениями с крыльев бабочки даже пыльцы бы не осыпалось. Но откуда чудовищу из края льдов знать, что такое бабочка? - Ты вырос красивым, сын, - красивым и сильным, хоть ты и все еще невысок, - чудовище не сводит с него глаз, завороженно исследуя пальцами черты его лица. Проводит по виску, невесомо касается бровей, опускается к скулам, гладит впалую щеку. - Даже в обличье аса... ты прекрасен. Большой палец дотрагивается до подбородка Локи и стирает полузасохшую дорожку крови. Почти бессознательно чудовище поворачивает голову и стремительным движением языка облизывает палец. - В твоих жилах течет наша кровь, - чудовище улыбается, впервые на памяти Локи, и его скупая улыбка исполнена гордости. - Никакой вкус в девяти мирах не сравнится со вкусом чистой, благородной крови ётунов. Только усилием воли Локи заставляет себя не отшатнуться. К горлу подкатывает тошнота. Его ненависть - тугой комок под ложечкой - запирает дыхание, сдавливает внутренности, и ему кажется - сейчас она вырвется из него и расплавит этот мерзлый мир, сожжет улыбающееся чудовище дотла. Руки, касающиеся него, холодны. Воздух дворца Лаувейи сух и покалывает кожу морозными иголочками. Устремленный на Локи взгляд красных глаз тепл, обжигающе тепл среди окружающей стужи. Чудовище заключает его в объятия и замирает, спрятав лицо у него в волосах. Жадно вдыхает его запах, словно тонущий, - ловя каждый глоток. Пальцы со скрежетом сминают доспехи и больно впиваются в кожу. Кожа Лаувейи ледяная. Локи чувствует холод, но его тело не протестует. Локи проклинает его за это предательство, отчаянно желая почувствовать онемение и боль - но те все не приходят. - Я люблю тебя, сын, - едва слышно шепчет чудовище. - Прости меня, сын, - повторяет чудовище все тише и тише...
Отец простил его, думает Локи, цепляясь за копье Одина, глядя отцу в глаза. Простил нашкодившего щенка, натворившего дел не от злобы - от юношеской глупости. Ему позволено будет вернуться, поджав хвост, и на него еще долго будут коситься - но в конце концов забудут. И все будет почти как раньше - Тор... Тройка его воинов... и Локи, скрывающийся в тенях, оттого что не смеет выйти на свет. Лицо Тора больше не спокойно, во взгляде его неприкрытая тревога. Тор всегда его любил - слабого младшего брата, умевшего только хитрить, избегавшего встретиться с врагом лицом к лицу. Локи мысленно просит у него прощения за то, что... Локи разжимает ладонь.
Поток мыслей и бардак суждений, периодическая жестокость, недоагнст-преслеш, ручки чесались, короче :3 где здесь марвел перетекает в мифологию и обратно не знаю я сама need ur opinions, actually ._.
парам :3В детстве они жили в одной комнате. Огромный дворец Асгарда, а братья ютились в одной, пусть немаленькой, комнате. Локи просыпался под лязг меча в руках неопытного еще в делах военных брата и разгром мебели, а Тор засыпал под тихий шелест книг и шепот заклинаний. Локи чутко спал, всегда укутываясь тонной одеял и зарывшись в гору подушек, потащенных, казалось, со всего замка. Тор смеялся, подтрунивая над братом, смеясь, что без пуха Локи ненароком проткнет себя собственными костями. А сам спал на полу, как настоящий воин. И ныл по утрам, упрашивая братца вылечить ноющую спину. Они сидели друг напротив друга в столовой. Однажды отец сказал, что если Тор не перестанет сутулиться, трон получит Локи - у царя должна быть царская осанка. Тор в ярости перевернул стол и убежал, а отец добродушно смеялся ему вслед. На следующий день Локи сидел над тарелкой, сгорбившись, а Тор самодовольно вытянувшись, хвастался отцу. А вечером с виноватым видом разминал брату затекшие в непривычном положении плечи. Локи был серьезным, спокойным, работал совестью, логикой и страховкой бесшабашного брата. Большую часть времени. Но порой брал тотальный отпуск и менял роли. На младшего Одинсона находило что-то, от чего впору было объявлять тревогу во всех девяти мирах и прятаться в окопы. Бесстыдно-рыжий, видимо, для полноты образа, Локи, устраивал беспредел и хаос везде, где появлялся и еще больше - где не появлялся. Пари с безумными ставками, беспутные, развязные, да просто хамские выходки и самодовольное, холодное выражение лица Локи пугало всех, кроме Тора. Тот просто брал братца за волосы, окунал в воду, встряхивал и тащил за собой. А потом отец орал на обоих. А вместе с ним те, кому Локи успел насолить. Инстинкт самосохранения у младшего отшибало напрочь, и разницы между грубой шуткой над волосами Сив и кражей бесценных артефактов у цвергов он как-то не делал, за что с завидной регулярностью бывал избит до полусмерти. Иногда потерпевшими, иногда самим Одином. Тор нес его в комнату на руках и выхаживал ночью, разрываясь между жалостью и желанием придушить сыплющего колкостями ублюдка подушкой. Однажды пришел к консенсусу: зашил братишке рот до лучших времен. Заживало на нем все равно как на собаке. На утро Локи просыпался, спихивал с плеча тяжелую - отнюдь не от мозгов, - светлую голову брата на подушку и шел составлять список извинений и подарков-откупов. Будил Тора, опустив глаза и мямлил что-то про дезинтеграцию личности, проблемы с половым созреванием и трудности бытия магом в принципе. Старший ничерта не понимал, но общую идею просекал, смеялся и давал завравшемуся братцу тумак для отстрастки. Локи защищал самолюбие Тора, ограждал его от критики, поддерживал во всем и выгораживал перед отцом. Тор понимал это иногда, проблесками, но в большинстве случаев не обращал внимания. Это было частью его жизни, было с самого детства. Локи - тонкая, гибкая и прямая как бамбук тень, связанная с ним плотью, кровью и душой. Оба Локи - и черноволосый бледный как смерть привычный братец, так и его безумное рыжее "альтер-эго" (Тор не имел ни малейшего понятия, что это, но Локи часто повторял). Оно бешенно ревновало брата к друзьям, к Сив, подначивая их на заведомо проигрышные споры, оскорбляя и пользуясь тем, что с магом связываться не хотел никто. В семнадцать лет они впервые пробрались из дома в бар. Локи изменил внешность каждому из компании, сделав из светловолосой красавицы Сив грубоватую, из Тора - высокого узколобого жреца, и из себя щеголеватого медно-рыжего мечника. Тогда он впервые пил алкоголь, без меры, не замечая краснеющие как огонь с каждой минутой волосы. Они вышли, и Локи видел, как Сив прильнула к плечу его брата, прижимаясь к нему всем телом, как щекотала дыханием пробивающуюся щетину, трепала пальцами волосы, бессовестно касалась его брата. Локи Одинсон сжег ее волосы и состарил на тридцать лет. В этом он не раскаялся, хоть и смягчил наказание, оставив Сив на десять лет старше, чем она была и дав ей черные пряди взамен золотых, но это было много позже. В тот раз взбешенный маг натворил многое. Тор нашел его спустя несколько недель на утесе горы в такой глубинке, о которой не знал, и не узнал бы, если бы не след, оставленный предусмотрительным братом. Нарвался Локи по-крупному: его сплавили со скалой, выкололи глаза и срастили губы и пальцы. В тот раз он был по-настоящему испуган за брата. Локи плакал. Первый раз в его жизни плакал смесью крови и слез из пустых глазниц, сглатывая слюну и передергиваясь от каждого дуновения ветра. Тор надрезал то место, где были губы брата кинжалом, нервно стирая кровь и слезы с его лица. Локи бормотал заклинания заплетающимся и дрожащим языком, и, упав на руки брата, потерял сознание. Тор нес его до Асгарда не останавливаясь ни на минуту, не опуская рук, на которых безвольной тряпкой валялся его беспутный братец, неделями сидел около его кровати, слушая сбивчивые объяснения в полубреду, глядя на лихорадочно сменяющуюся внешность брата. Он растворялся дымкой, подрагивал, то исчезая, то появляясь, сжигал простыни, обращаясь в чистое пламя и застывал, превращаясь в лед, страдая от собственной силы. Через месяц Локи очнулся и открыл глаза. Чистые, зеленые. Еще более яркие, чем раньше. - Ты знаешь, почему я это сделал? - он нервно приподнялся на локтях, болезненным взглядом глядя на брата. - Нет. Тор врал короткими словами. Длинная запутанная ложь была коньком младшего. - Хорошо. Локи успокоенно закрыл глаза и уснул здоровым, ровным сном. А Тор расчесывал пальцами его длинные спутанные, наконец-то, черные волосы. Ночью Тор проснулся от холодного прикосновения брата. Локи задумчиво смотрел в окно, сидя на краю кровати и щекоча пальцами широкую ладонь старшего. - Знаешь, если бы я сделал то же, что она тогда, что бы было? - Я бы дал тебе по голове. Для здравого тебя это не свойственно, а тебя-психопата чем скорее вырубишь, тем лучше. - Поцелуй меня, Тор. - Чего? Слушай, у тебя все еще проблемы, иди спать, пока я тебя к кровати не привязал. Локи рассмеялся. - Двусмысленно. Неожиданно. Но вот тебе доказательство моей разумности: как мы выяснили, на первую кружку эля моя реакция была... неприятной. Все-таки лучше, если другие первые вещи будут с тобой, чем с кем-то еще. Тихий, ровый голос успокаивал. Тор, в общем-то изначально не сомневался, что это был его настоящий, черноволосый и правильный братец, но идеи, которые он излагал ему не нравились. - Какие это еще первые вещи? - Тор привстал на локтях и нахмурился. - Все. - Ой, зарываешься, - старший расхохотался и потянулся на кровати, - Нет, братец, это слишком. Для меня "эти вещи" тоже первые, а у меня таких проблем нет, знаешь. Запахло лавандой. Тор чихнул, Локи засмеялся и запах пропал. - Ну разве я не лучший кандидат на эту роль? - Начнем с того, что ты парень. Локи встал с кровати и встал в светлую полосу от окна. Лунный свет засеребрился на тонких, угловатых плечах, талии, ровной линии женской груди и длинным черным волосам. - Я могу быть кем угодно, братишка. - Это жутковато. Вернись в себя. Колючим ты мне больше нравишься. Черноволосая девушка дрогнула и снова вернулась в нормальный вид. Губы Локи еще не зажили толком, под впалыми глазами были синяки, но той беспомощности, боли, которая была в нем до этого, следа уже не было. Он стоял, вытянувшись, со снисходительной улыбкой и растрепанными волосами. В ту ночь Локи уговорил Тора поцеловать себя в обмен на снятие с Сив части заклятия. Условие младшему не нравилось, естественно, он ревниво взвился с кровати, но был водворен Тором обратно, смачно поцелован в лоб, и, пока Локи не отказался от неприятного условия, в губы: мягко, нежно, чтобы не растревожить заживающие ранки. Младший Одинсон усмехнулся ткнул Тора в ребра острым локтем и уснул рядом с братом, пролевитировав себе нормальное одеяло и пару мягких валиков. Рыжий локон выскользнул из темных волос, и Тор напрягся, но младший уже спал, сосредоточенно нахмурившись и беспокойно ерзая. Это был последний раз, когда Тор видел в его волосах рыжие пряди. Больше Локи не поднимал темы поцелуев и "этих дел", но спать стал исключительно в постели брата. Да Тор особо и не возражал - его синяки от своей костлявой тушки Локи залечивал сам. В Асгарде стало спокойно. Локи отстриг волосы и стал таскать стащенный у цвергов козлиный шлем. Тор посмеялся, но признал: братцу шло, и сущность отражало. Тор готовился стать царем, Локи следовал за ним, добровольно отдав право на трон брату и, казалось, больше чем конкуренцией наслаждаясь и гордясь добровольным отказом, благородным и взрослым. В комнате пахло нагревшимся на солнце металлом и старыми книгами. На кресле лежал аккуратно сложенный зеленый плащ, заваленный золотистыми доспехами. Красный плащ Тора болтался на двери. На сдивнутых в одну большую кроватях спали братья. Вернее, спал Тор, Локи, наполовину придавленный могучей тушкой брата невозмутимо читал повисшую перед его глазами книгу, тихо перелистывая движением глаз страницы и перебирая бледными пальцами пыльные волосы старшего. Сегодня ожидалась коронация Тора Одинсона. Локи покосился на часы. Брата было пора начинать расталкивать. До начала конца оставалось несколько часов.
Название: Лечебный Покой Автор: DyanaRoseJill Перевод: DreamTheCyanide (если что - автор перевода в последний раз переводил ещё в школе...) Оригинал: dyanarosejill.deviantart.com/#/d3h5sl4 Рейтинг: G Персонажи: Локи, Эйр Саммари: Локи ранен, Эйр пытается выяснить, что случилось. Когда дело касается Локи, никто не может быть полностью уверен ни в чём.
читать дальше- Господи, Локи, что ты натворил на этот раз?.. – вздохнула целительница, когда молодой человек заявился в лечебный покой с подбитым и заплывшим глазом. Всё лицо у него было в царапинах и синяках. Она поспешила к нему и усадила на кушетку перед собой. Локи дёрнулся, когда она коснулась его левого плеча, и целительница понимающе кивнула. - Это был дракон, – быстро пояснил Локи. - Ты сражался с драконом? – спросила она невозмутимо, подготавливая компресс для его глаза. - В одиночку, – подтвердил он. – Получилось не очень. - Я вижу, - согласилась она. – Вот, приложи к глазу. Молодой ас послушно прижал примочку к глазу, закрывая заодно и второй и слушая, как Эйр чем-то гремит в одном из шкафов. - А какой это был дракон? – поинтересовалась она. - Большой, – немедленно отозвался Локи. - Как дракон мог очутиться в Асгарде? - Не в городе, – сказал он. – Далеко за его пределами. - И что ты делал за городом? На этот вопрос Локи не ответил. Эйр, качая головой, принялась ощупывать его плечо, оценивая повреждения. - Неважно, – сказала она. – Думаю, мне не обязательно это знать. Сейчас будет больно. Он тихонько зашипел сквозь стиснутые зубы, когда она вправила вывихнутое плечо. - Я ехал на лошади, – наконец выдавил он из себя, – а тут вдруг, откуда ни возьмись, дракон. Моя лошадь так испугалась, что сбросила меня и убежала. - И что сделал дракон? - спросила она, не отрываясь от работы. Рубашка молодого человека была в нескольких местах прожжжена, но кожа под ней, похоже, не пострадала. - У него был толстый хвост, которым он пытался меня ударить, – снова болезненно прошипел Локи. – Я старался увернуться, но, очевидно оказался недостаточно быстр. А ещё у него были жуткие когти. - Он задел тебя когтями? – встревожилась вдруг целительница. Тон, которым она заговорила, заставил его раскрыть глаза и посмотреть на неё. – Как он выглядел? - Дракон? – переспросил Локи. – А что? Что-то не так? - Как он выглядел? – настойчиво повторила она. - Он был зелёный, – ответил он. – Тёмно-зелёный, как хвоя, с фиолетовым гребнем и фиолетовыми рёбрами крыльев. Эйр кивнула и поспешно вернулась к своим лекарствам. Локи обернулся и попытался разглядеть, что она там делала, но она стояла так, что загородила от него стол. - Так ты говоришь, у него был синий гребень? – переспросила она через минуту. - Фиолетовый, – терпеливо поправил Локи. Она вернулась к нему со стаканом какого-то ядовито-зелёного снадобья, которое ещё и слегка шипело. - Драконьи когти часто бывают ядовиты, – сказала она, – и у разных видов драконов разные яды. - Это всего лишь царапина, – возразил Локи. – Наверное, он меня задел хвостом, а не когтями. - Возможно, - согласилась она, – но рисковать не стоит. Выпей это. Он неуверенно посмотрел на зелье и проинформировал: - Оно как-то странно пахнет. - Дистиллированная моча морского змея оказывает наиболее эффективное противодействие яду дракона, – ответила Эйр. – Несмотря на неприятный запах. - Дистиллированное что? – Локи вытаращился на стакан. - Выпей, – сказала она. - Я думаю, я не отравлен, – поспешно возразил Локи. – Если не считать плеча, со мной всё в порядке. - Драконий яд действует медленно, – ответила целительница. – Ему может понадобиться несколько дней, чтобы тебя убить. Пей. Локи снова с отвращением посмотрел на зелье. Потом перевёл взгляд на Эйр: - Я уверен, что дракон меня не царапал. Она покачала головой: - В таких случаях ни в чём нельзя быть уверенным. Молодой ас сделал глубокий вдох, зажмурился и выпил мерзкое снадобье. На вкус оно было таким же противным, как и воняло, но он проглотил его в четыре глотка. Его передёрнуло, и он тут же скривился от боли в потревоженном плече. - Я могу идти? - Можешь, – ответила Эйр. – Выздоравливай. Локи поднялся и поспешил прочь.
Эйр только вздохнула, наблюдая за его торопливым отступлением. Поведение молодого человека её встревожило. Он был умён, куда умнее своего брата, это уж точно. Целительница распознала ожоги от молний сразу, как только его увидела: что бы ни случилось, было плодом совместных усилий двоих братьев. Если бы Локи и в самом деле в одиночку сражался с драконом, у него были бы переломы, а не царапины. Она не была уверена, должна ли она быть впечатлена или скорее обеспокоена тем упорством, с каким Локи настаивал на правдивости своей истории. Подумать только, он не сдался даже после того, как она смешала самые противные (пусть и безвредные) средства, которые только могла найти. *** Локи в своих покоях в четвёртый раз полоскал рот, взяв на заметку никогда не давать настоящему дракону себя оцарапать, если потом придётся прибегать к такому противоядию. Что же, по крайней мере, целительница купилась на его историю. Мерзкое зелье было ценой, которую он согласен был заплатить, лишь бы избежать гнева Одина, неминуемо обрушившегося бы на юнцов, попытавшихся призывать молнии без надлежащего надзора. Хорошо хоть пожар получился не слишком сильный.
Мне важно казаться, а не быть. Просто быть мне не интересно. Внутри себя нет ничего хорошего.
А вот захотелось мне в контексте гибнущей звезды кое-что написать о походе Тора в Йетунхейм. Про аналогию с Бетельгейзе и ее тени. И, конечно, раз уж упомянула, Закатка, в предыдущем фике. Конец, думаю, всё же отписать. Но тут я немного поувязну. читать дальше
Переполох так переполох – ясное дело, стражу Хеймдаллу нужна срочная медицинская помощь, как так, ни разу не был болен, а тут ни жив, ни мертв - лежит бледный, с синюшными губами, хрипит. Медикам пришлось попотеть, чтобы определить причину внезапной анафилактической реакции, а по факту оказалось укус безобидной медовой пчелки. И понеслись сплетни, пересуды – да как такое могло случиться, как поступить дальше, возможно, для охраны точки перехода нужен кто-то другой, Страж ненадежен и лучше его заменить, правда, кем или чем. Другие задавались вопросом как вообще там оказалась пчела, третьи утверждали, что это не вопрос, потому что сейчас самый сезон для них, а рядом маковое поле и пчела могла прилететь оттуда, ничего удивительного в том нет, четвертые спрашивали почему поле так рядом находится и как Стража с такой реакций на каких-то пчел могли взять на столь ответственную должность, а пятые начинали поднимать вопрос о низком уровне медицины в целом. Один долго потирал висок, сдерживаясь, пытаясь не вдаваться в подробности дискуссии, давно превратившейся в фарс, в том время как Тора распирало от обилия идей. Он необратимо решил навестить Ледяных Великанов после получения Молота, только отец не спешил давать свое разрешение на столь рисковый поход, что вызвало еще больше упрямство Тора. И после инцидента со Стражем, он буквально загорелся этой мыслей, чувствуя что сейчас идеально время для осуществления его замысла. Он активно подбивал друзей и брата отправится в крепость Горного Эха, упирая на то, что последнее время слишком часто проверяли прочность границ Асгарда, а если дойдет новость о том, что Мост не так уж неприступен, как полагалось, то еще чего доброго они решат навестить и саму Вальхаллу. Бальдр слабо противился, говоря, что это чистой воды безумие – одиночная вылазка обречена, более того, если она будет неудачной, а она будет именно такой, они подставят под удар Одина, если угодят в плен или чего хуже, чего именно он не уточнял. Локи, раньше безучастно воспринимавший много раз озвученные планы Тора о штурме крепости близ Хэлстеина, теперь жарко перебивал Бальдра, не давая вставить и слова, едва ли не закрывая ему ладонью рот, возбужденно подбивая Тора, уверяя, что опасаться нечего, браслеты Память Северных Ветров (Лугайда), которые они возьмут с собой в случае реальной опасности отправят их группу к самому мосту, а оттуда прямая дорога в Асгард под прикрытие воинства Одина, да и пора бы проверить Молот в деле, заодно продемонстрировать его мощь отцу. Раззадоренные друзья и рвались вслед за Тором и сомневались, слушая довольно разумные доводы Бальдра, что поход не будет увеселительной прогулкой, к каким привык Тор, только кипучий характер наследного принца взял верх над всеобщей рассудительностью, склонив в глазах друзей чашу весов в пользу замысла Тора и Локи. Хеймдалл вернулся на боевой пост, но та недавняя нелепость оставила свой след. Действие лекарств прошло, поле маков спешно ликвидировано, в воздухе ни одной смертоносной пчелы, замена Страж подыскивается, кандидатуры обсуждаются, но Локи уже открыл коробку с одним единственным жужжащим там насекомым. Проскользнуть им удалось, пока Страж отважно выпроваживал одного незваного гостя, пропуская на мост сразу пятерых. Сенсоры на пропускного поста перед мостом зафиксировали чужаков, поднимая тревогу, но Тор уже активировал Мост, вбивая необходимые координаты точки выброса, напоследок со лихим смехом выкривая Стражу не беспокоится о них, а через два часа высылать войска следом. По прибытию Локи синхронизировал браслеты группы для момента активации, настроил на начальные координаты точки переброски, проверил их состояния. Как только сенсоры моста зафиксируют выплеск энергии, Страж получит сигнал перекинуть Мост, а доложить персонально Одину, что сын и его приятели наведывались в приграничные земли Йотунхейма, личное право – на круги своя больше уже ничего не вернется.
сорри, если уже было... просто вот сегодня с утра обсуждали в сообществе эту сцену разговора Локи с Одином в английской озвучке, и она мне внезапно попалась на ютьюбе. К сожалению, самое прекрасное, что в ней было, обрезано - потрясающий эмоциями финал, когда Один прямо на лестнице впадает в коматоз, и Локи наклоняется над ним, все еще погруженный в собственные переживания, но уже постепенно осознающий, что с отцом происходит что-то плохое....
если кому-то попадался вариант длиннее по времени, поделитесь, плиз!
Эо просто кучка однострочников, которыми мы развлекались. Наталья - silber_mond Юлия - Эвил
главный персонаж - Локи.
читать дальшеЛоки и отвертка. [15:28:02] Наталья: Локи никогда не понимал, почему отвертка есть,а завертки нет. Пока не догадался покрутить в другую сторону.
Локи и чай. Юлия: локи решил погадать на чайной гуще, долго вглядывался в разводы на дне, а потом Тор оторбал у него кружку. Нечего фигней страдать, - пробурчал тор, и понес кружку себе в чертог. ему тоже хотелось узнать будущее.
Наталья: Май? Лай? Дай? Не, не то. Локи был в панике, ему срочно нужно было что-то сказать отцу, но он забыл слово. Чай... чай.... что же там было про чай... А ,вот! "Отвечай!" - пафосно заорал наконец Локи. Мда, у него всегда были проблемы с формулировкой желаний...
Локи и подушка.
[15:41:26] Наталья: Локи любил спать на мягком. Поэтому в его кроватном арсенале присутствовали не только подушки, но и подножки, подспинки и два поджопника. Почему два? Ну так, на всякий случай.
Локи и бараны.
[15:46:41] Юлия: Каждый раз, глядя на брата, Локи чувстсвовал, что что-то упускает. Что-то было в его брате такое… кого-то он ему напоминал. Локи хмурился, кусал губы, но никак не мог поймать ассоциацию. И в один из визитов на Землю, прогуливаясь по деревеньке среди всякой скотины, его озарило. - Тор, ты баран! – закричал Локи, подняв лицо к небу.
Локи и бутылка
Наталья: На земные бутылки магия Локи никогда не распространялась. Он вот уже три часа пытался открыть бутылку с йогуртом, но у него ничего не выходило. Он и тянул ее на себя,и от себя, и по направлению к Тору (заодно ехидно подумав, что братцу не помешает душ из яблочного йогурта). Бутылка не поддавалась. Сиф спокойно взирала на это. Она была вредной девшукой и ни за что не сказал бы Локи, что крышка просто откручивается.
Локи и йогурт
Юлия: Локи лучше не злить – это знают все в асгарде. Особенно после того случая в Мидгарде, когда по мановению руки Локи на Тора напала кисломолочная масса с отрядом бифидобактерий, скандирующих: «актимель!» Громовержец еще долго потом бегал по земным улочкам, с ног до головы покрытый йогуртом. А Локи ухмылялся и мечтательно приговаривал: «зато кожа мягкая будет!»
Т.е. сканы "The Art of Thor". В количестве 56 штук. Странички с персонажами я, вроде, все отсканировал. Локи мало, увы. Остальное, а именно, концепты местности, ежели оно надо, отсканирую... soon.